Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

Каэрин остался холоден и невозмутим.

— За время, проведённое с обладателем Дара в деревне, появился ли поблизости узор другого Магистра?

— Нет, милорд.

— Совет будет бесконечно благодарен достойному Лучу за описание обстоятельств насильственного Пробуждения.

— Разумеется, вэй’Каэрин. Во время недолгой паузы в нашей беседе, необходимой для того, чтобы дать мальчику время обдумать своё положение и сделать осознанный выбор, несколько сельских детей попытались забросать его камнями из кустов. Я им, конечно, помешал, однако камень задел инструмент, и мальчик пришёл в ярость. Вы знаете, полагаю, как трепетно менестрели относятся к своим инструментам. К счастью, дети не пострадали. Однако, боюсь, — я добавил в голос ноту упрёка и бросил красноречивый взгляд в ложу Вершины, — не будь там меня, всё завершилось бы куда печальнее.

Теперь почти все слушатели, в особенности дамы, взирали на меня с симпатией. Про беднягу Аллена уже забыли, да и во всяком случае, жалеть его никто не собирался.

— Полагаю, Ваше Величество, — бесстрастно подвёл итог Каэрин, — больше тут обсуждать решительно нечего.

— Если только, — негромко, но вполне различимо пробормотал кто-то из джалайнских Вэй, — не вышло так, что присутствия других Магистров достойный Луч попросту не заметил.

Каэрин бесконечно усталым жестом поднёс руку к губам, словно скрывая зевок, обессиленно уронил её на шёлковый подлокотник и закрыл глаза. Произносить ещё какие-либо слова он явно не намеревался.

— Вэй’Найжелис, дорогой, — в приятном баритоне Верховного обозначился слабый оттенок недовольства. Общая тональность узоров, разлитых по залу, тотчас упала на пару октав, становясь тихой и напряжённой. — О чём, ради Мерцания, вы говорите. Упустить такое из виду в принципе невозможно, это и значит, в числе прочего, быть Лучом.

Смотрел он на Вершину, умело создавая впечатление, что объяснение предназначено лишь для не-вэй, которые этих элементарных вещей знать не обязаны. Так эффектно отшлепать собеседника у всех на глазах, как нашкодившего мальчишку, и притом даже его самого убедить, что ничего подобного ты делать не собирался… гениальный мастер сумрачных игр, воистину.

— Тем более, описанные достойным вэй’Ченселином драматические события, разумеется, отразились в Поле, и при желании их легко проверить. В чём, однако, не вижу ни малейшей необходимости. Мы имеем дело с Лучом. Двумя, — он сделал лёгкий поклон в сторону Каэрина, — поскольку величайшему из чтецов Поля этого достаточно, а в ясности его зрения ни у кого из нас нет причин сомневаться.

Король любезно улыбнулся в ответ и склонил голову, окончательно завершая всё это действо (которое могло его разве что развлечь, ведь поймать кого-то из нас на обмане неслышащие всё равно были не в состоянии, даже если стояли бы рядом, видя всё своими глазами). А я думал о двух вещах. Услышал ли Каэрин этот изящный укол и уловил ли скрытую угрозу — и не подводит ли слух меня, утверждая, что вовсе не публичной ссорой Брэйвин раздражён, а тем, что она так мирно закончилась.

Но зачем ему смерть какого-то вспыльчивого юнца, которого он, я уверен, до сего дня и знать не знал? А моя смерть ему бы, может, и понравилась, но не от такого же убогого противника. Не мог ведь он всерьёз ожидать, что и Каэрин потеряет самоконтроль и прикончит меня прямо на Совете?

Или просто откроется для удара… даст волю ненависти к предателю-ученику и сделает глупость на глазах всех — на глазах Ордена, и так уже разозлённого историей с костром, да и вообще любви к нам не питающего. Луч, способный напасть на другого Луча, не стесняясь даже присутствия правителей страны, — это вам не шуточки. Пусть не повод для роспуска Звезды, но сокрушительная потеря доверия… но ради Мерцания, какая от этого польза Верховному?

За этими размышлениями я ушёл в себя, в беззвучие глубоких Кружев собственной сути, и за течением Совета не наблюдал. Впрочем, малая часть моего сознания отмечала, что беседы вновь вернулись к делам насущным: доход от продаж и разница между рассчитанным и реальным количеством продуктов, а отсюда правомерность налогов. Но и в таком отрешённом состоянии я слышал, что обсуждения идут вяло: момент вышедшего наружу гнева Брэйвина не прошёл даром даже для неслышащих. Хотя люди и не ощутили изменение мелодий так, как Вэй, давящим тёмным ударом по нервам и Кружевам, но оставаться бодрыми и оживлёнными, с ясным разумом и искренним стремлением чего-то добиться и что-то решить, без которого такие советы были попросту бесполезны, — нет. Кружев люди могли не замечать, их мелодий вовсе не слышать, но узоры Мерцания пронизывали их тела и души, как и всё в мире, и оказывали на них влияние столь же бесспорное, как дождь и ветер — на склоны гор, понемногу подтачивая и разрушая их.

К счастью, подошло время полуденного двухчасового перерыва, и люди, чувствуя неявное, но всё-таки освобождение, устремились к выходу так энергично, что затеряться среди них и незаметно ускользнуть из зала оказалось легче, чем я опасался. Беседовать с Верховным сейчас мне определённо не хотелось.

Я медленно шёл по узким улочкам меж красивых, как игрушки, невысоких разноцветных домов, тонущих в зелени и цветочных ароматах. Брусчатые мостовые были вымыты совсем недавно — они влажно блестели под сапогами, отражая солнечное небо, украшенное лениво изменяющим очертания облаком, яркие краски домиков и цветов… Я выбрал не самый короткий путь к маленькой гостинице, где решил остановиться вместо апартаментов во дворце, положенных мне по праву как Лучу и участнику Королевского Совета. Но я с самого начала подозревал, что буду нуждаться в убежище — подальше от дворца, от Звезды… от цепкого и властного, как лесная паутина, Кружева моего официального покровителя.

Хотя от Брэйвина мне было не спрятаться в номере гостиницы. И тем более — от собственных мыслей.

Брэйвин подставил меня — или защищал?

Он хотел, чтобы я совершил убийство?

Я ощущал только одну симпатию, заботливую тревогу. Как почти всегда. То, что сказал он о чести вэй-лорда, — да, он был прав… впрочем, как и обычно. Лучу не пристало выслушивать оскорбления, истинный Луч сияет высоко и не терпит брошенной на него тени.

Вот только это — всего лишь слова… свитые из суждений Сумрака. С каких же пор мы, дети Мерцания, живём по сумрачным представлениям о дурном и хорошем? Мы охраняем их — да, но мы иные, и забывая о разнице, мы попросту уничтожаем её… а Вэй, впитавший сумрачный путь, — разве не превращается в «неслышащего», но вооружённого опаснее прочих, поскольку ему доступны возможности Чар?

Мы безопасны лишь до тех пор, пока осознаём своё отличие, живём по своим меркам добра и зла… Нет, не так. Добро и зло едины для всех; но вот важное и пустое — это другое дело, это у нас различается. И должно различаться. Как и среди неслышащих есть чёткое различие в том, чем они занимаются и в чём состоит их мастерство: гончар не украшает шляп, пекарь не тачает сапог, конюх не правит королевством. Каждому своё; каждый является мастером в том, к чему имеет способности и в чём достиг совершенства.