Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

– От радиосигнала определенной частоты срабатывал датчик, вживленный в мозг рядом с зоной «Последнего секрета».

Лукреция Немрод озирается. Ей кажется, что все происходит с целью косвенно стимулировать центр удовольствия у них самих.

– Операция Финчера удалась? – спрашивает она.

Он долго извивался в кожаных ремнях, потом вдруг, как будто вспомнив, зачем здесь находится, присмирел. Взгляд Сэмюэла Финчера оставался мутным, в нем читалась тоска по недавним сладостным ощущениям.

– Получилось? – спросила доктор Черниенко.

– Да.

Какой волшебный свет!

– Как это было?

– Сильно. Очень сильно. Сильнее всего, что можно представить.

– Какое удовольствие вы испытали, если мерить по двадцатибалльной шкале?

Сэмюэл Финчер наморщил лоб, поискал правильный ответ и прошептал:

– На всю сотню.

Капитан Умберто просит соль и посыпает ею хлеб, как будто соленое может побороть жжение от перца.

– Удалась, удалась. Собственно, открытие Джеймса Олдса никто никогда не оспаривал. Беда в том, что теперь за Сэмюэлом Финчером требовался глаз да глаз, иначе он мог бы покончить с собой от удовольствия, как сделал Фрейд.

– Профессор Зигмунд Фрейд?

– Нет, Фрейдом звали первую мышь, на которой в лаборатории Финчера испробовали активизацию «Последнего секрета». Для этого требовался поставщик внешней стимуляции. Финчер запрограммировал передатчик для работы на длине волн, активируемой неизвестным ему самому кодом.

– Кто знал код? Доктор Черниенко?

– Черниенко он не доверял. Он сделал так, чтобы без шифра передатчик работал только в момент операции. Так что уже на следующий день, после пробуждения, вызывать оргазмы у него голове мог один-единственный человек.

– Кто же?

Умберто снова поманил слушателей к себе и прошептал:

– Никто.

– Кто такой Никто?

– Не знаю. Я говорил с ним, но не видел. Наверное, он назвался так, памятуя миф об Улиссе. Помните, на вопрос циклопа, кто выколол ему глаз, Одиссей отвечает: «Если тебя спросят, отвечай: никто».

Исидор закрывает глаза.

– Не Улиссом ли звали ребенка-аутиста, спасшего Сэмюэла в детстве? – спрашивает Лукреция.

Никто… Улисс.

Исидор заходит с карманного компьютера в интернет, находит сайт соответствующей службы и открывает список медицинских центров, занимавшихся аутистами во времена, когда Сэмюэлу Финчеру было шесть лет. Затем он производит поиск по имени.

Имя Улисс очень редкое.

Вот и он, Улисс Пападопулос. Остается только войти в поисковую систему файлов с актами гражданского состояния и убедиться, что Улисс Пападопулос погиб в автокатастрофе более десяти лет назад.

Как же экономят время эти компьютеры, думает Лукреция, наблюдая за действиями коллеги через его плечо. Раньше пришлось бы всюду побывать, прежде чем выяснить, что эта ниточка ведет в тупик…

– Клянусь, я понятия не имею, кто этот Никто. Но я знаю, что Сэмюэл Финчер одного его считал безупречно честным и надежным. Он говорил: «Никто никогда не злоупотребит властью, потому что дорого заплатил за знание о власти мысли».

– Это Никто убил Финчера?

– Я не знаю.

Лукреция смотрит на маленький компьютер коллеги и вдруг решительно заявляет:

– Кажется, я знаю, что это за существо, лишенное человеческих слабостей. Завтра мы в этом окончательно убедимся. Вы со мной, Исидор?

– Что делать нам? – осведомляется Жером Бержерак.

– Будьте наготове и не спускайте глаз с Умберто. Думаю, позже вы нам понадобитесь, – загадочно отвечает Лукреция.

Сэмюэл Финчер сознавал рискованность эксперимента. Поэтому он, используя остаток воли, решил отладить протокол включения передатчика.

Используя подсказки Финчера, доктор Черниенко заказала радиопередатчик с частотой его мозгового приемного устройства, активировать который можно было только при помощи неизвестного секретного кода.

Вернувшись в больницу Святой Маргариты, Финчер объяснил Жан-Луи Мартену, как следует действовать. Нейропсихиатр выполнил необходимые подключения, и вскоре его пациент включил передатчик. Секретный код знал только он.

– Ты будешь моим подсознанием, – сказал Финчер.

«Ты получишь два подсознания по цене одного, потому что моему собственному теперь ассистирует Афина. Но и вдвоем мы никогда не злоупотребим нашей огромной властью над тобой, клянусь».

Финчер приподнял шляпу и показал, что прячет под ней.

Они смотрели друг на друга, у обоих на голове было нечто чужеродное: у Мартена шапочка с проводами, у Финчера радиоантенна.

– Немножко торчит, но я заказал плоскую антенну, она будет не больше родинки. Когда ее доставят, а волосы достаточно отрастут, чтобы ее скрыть, я сниму головной убор.

«Шляпы тебе к лицу», – мысленаписал Жан-Луи Мартен.

– А теперь, Улисс и Афина, помогите мне превзойти самого себя.

Больной, гордый доверием врача и впечатленный важностью эксперимента, в котором принял участие, отнесся к своей роли чрезвычайно серьезно и стал изобретать все более сложные комплексы тестов на интеллект.

Сэмюэл Финчер очень старался ради награды – «Последнего секрета».

Всякий раз разряд оказывал на него волшебное действие. «Запертый человек» отлично знал дозу, не перебарщивал, но и не жадничал. Даже миллионная доля вольта влияла на эффект. Зона «Последнего секрета» была чрезвычайно чувствительной.

Обычные тесты на IQ остались далеко позади, Мартен считал, что Финчер высоко взмыл над нормой человеческого интеллекта. Теперь «запертый человек» сообщал, что пришло время развернуться на бескрайнем поле интеллектуального разгула – перейти к шахматам.

Доктор Сэмюэл Финчер послушно записался в городской шахматный клуб и обыграл одного за другим всех местных игроков.

Облик нейропсихиатра менялся. Теперь он выглядел представительнее, но при этом нервознее. Взгляд стал измученным, рот иногда беспричинно улыбался. Менялась и его жизнь. Он влез в долги ради покупки более просторной виллы в Кап д’Антиб.

Финчер постоянно искал сенсорной стимуляции, как наркоман, нуждающийся между двумя приемами наркотика в простых сигаретах, дающих телесное расслабление.

Именно тогда он вступил в CIEL. Члены клуба преследовали те же цели, что и он: больше удовольствия. Там он познакомился с Наташей Андерсен. Это была редкая удача. Его сразу поразила присущая девушке мимолетность: она была как богиня, ненадолго снизошедшая до смертных. Представляя их друг другу, Миша упомянул о любви обоих к шахматам.

Их игра смахивала на танец. На доске происходило не «съедение» фигур, а взаимное касание и обход, как будто поставленные хореографом, чье искусство остается непостижимым для зрителей. По мере развития партии деревянные фигуры выглядели все выразительнее. Соперники мало разговаривали, понимая, что изобретают новую игру, цель которой вовсе не победа.