Полина Елизарова - Черная сирень

Вазочка была на один цветок, вазочка-эгоистка.

Залипнув у нее за спиной, Разуваев сначала промолчал, потом нехотя ответил:

– Галя, такие, как мы с тобой, долго не любят…

– В смысле? – Она прижала вазочку к груди и повернулась к нему лицом.

– Галя, ну зачем? Зачем лишние слова говорить? Кого мы любили, кого не любили…

Макс подошел к круглому, накрытому кружевной скатертью столу и взялся открывать бутылку с вином. Кончик штопора никак не хотел попасть в нужную точку.

– Макс, а может, это таких, как мы, долго не любят?

– Может… Только давай не будем философию доморощенную разводить. Ты приехала! Сколько же мы не виделись, а? И сколько не танцевали?

Разуваев поставил на стол так и не откупоренную бутылку и подошел к окну.

– Смотри! Там осень еще играется… Такие листья по утрам, будто сама страсть их разукрасила. Сегодня днем аж пятнадцать градусов было. Неделька-две, и это умрет, все умирает…

Галина сглотнула.

События того вечера, фрагмент за фрагментом, точно склизкие змеи начали выползать из углов комнаты и оплетать ее ноги.

Для чего этот шут позвал ее?

Талантом бывшей жены похвастать?

А может, его нашли, он подозреваемый и сейчас опять скажет о том, что она пойдет вместе с ним соучастницей?

А может, он денег попросить у нее хочет, чтобы от ментов откупиться?

Перед глазами встал маленький Лу.

Мигель, конечно, хороший отец, но…

Что он может дать ребенку?

Научить его танцам да красивым словам?

Да выживут его мать с бабкой из дома, как выжили из жизни всех своих мужиков.

И плюхнется в мир еще одна неухоженная, неприкаянная, склоками да упреками воспитанная душа…

Нет, так не будет!

– Галя, ну что ты? Расслабься… Иди ко мне…

И Разуваев, лживый ветерок, с глазами серыми, красивыми и пустыми, стал кружить над ней, усадил в кресло, быстро достал из буфета уже другую, початую бутылку коньяка и сунул ей в руки хрустальный стакан.

– Пей-пей! Я все понимаю… Сколько малышу твоему? А что ты дома сказала? Ах да, ты же самостоятельная, все вы теперь самостоятельные стали…

– Ты говорил, Бойко с Пилипенко приедут, – выдавила из себя Галина и сделала большой, обжигающий нутро глоток.

– Ну говорил, наверное… Надо же было тебя заманить!

– Свинья ты.

Галина жадно припала к стакану.

– Галчонок, ты же взрослая девочка! Есть ты, есть я, и песня наша есть, недопетая когда-то… На кой черт тебе этот отстой? Бойко какая-то… Продавщица унылая.

Его руки, вдруг ставшие быстрыми и ловкими, уже стягивали с нее водолазку.

– Ты пей, я потом такси вызову. А машину твою завтра сам тебе пригоню.

– Макс, я не на машине приехала, ты уже спрашивал, когда я зашла…

– Я забыл.

И она, позволяя ему раздевать свое обмякшее тело, снова и снова делала огромные, жадные глотки.

С каждым новым глотком змеи замирали, отваливались от нее и рассыпались по комнате.

Но не исчезали.

Галина прикрыла глаза.

– Галя, я мечтал об этом все эти годы…

Она хотела было возразить, хотела спросить, где он был тогда, в их ушедшей, выпускной, пьянящей весне, когда она могла ему отдать вместо липкого страха всю свою чистоту и нежность…

Но не стала, а взяла в руки телефон и перевела его в режим «без звука».

Какая уже, к черту, разница?!

Этот хоть трепещет, пусть слабеньким, но огнем, который сейчас сжигает до тла все ее иллюзии…

А Мигель, он теперь – что?

Безмерно ценит и уважает.

Приспособился, паразит, высосал всю ее цветущую зрелость, бросил корни в землю, пресытился и шарится теперь с кем-то по темным углам.

Доказать нельзя, он же ловкий, как и все они.

Эх, мужчины…

В них разума от рождения больше, вот и понимают они, что все в мире скоротечно, и живут только в настоящем моменте.

И в этом моменте даже не лгут.

Лгать они начинают потом.

Потом…

Коньячный жар побежал с лица Галины ниже, и вот она уже слышала будто не свой голос, молящий, стонущий и шепчущий какую-то пряную чушь. Остатком здравого смысла она понимала, что оба играют краплеными картами, что ничего уже не наверстать и не вернуть, но ей нужен был сейчас этот обман. Главное – не открывать глаза, не видеть морщин на его лице и змей, притаившихся под шкафами и стульями комнаты.

А уж когда придет их с Максом «потом», она будет до зубов вооружена.

Этот скот-шизофреник, выгнавший жену с ребенком, такси ей до дома оплатит и… она найдет ему какое-нибудь полезное применение!

Звонок в дверь вырвал Галину из вязкой дремы, заставил встрепенуться и резко отдернуть ногу от посапывавшего где-то возле ее плеча Разуваева.

«И неплохо ведь, если честно, было… Если не смотреть на него пристально, если не читать в отметинах, что оставило время на его лице, всю его нехитрую историю…»

Галина, все еще хмельная, встала с кровати и попыталась найти свою разбросанную одежду.

«Все-таки мужики в чем-то правы… Какие еще ощущения могут сравниться с этими сокрушительными, до дрожи, почти до беспамятства, спазмами? Вот только и в этом природа дала им больше. Они почти всегда и с любой могут это получить, а нам, женщинам, – только если повезет, чтобы все совпало… Да уж… Отчаянье – родная сестра страсти».

Макс пошевелился и, не открывая глаз, спросил:

– Галь, звонил вроде кто?

– Не знаю.

– Ты уходить уже хочешь?

Галина взяла в руки телефон.

Часы показывали десять вечера и четыре непринятых вызова.

Все от матери.

От Мигеля – ни одного.

– Не знаю.

Нет, им не показалось – в дверь снова позвонили.

– Макс, это кто?!

Галину охватила паника.

Фарфоровый клоун с гадкой усмешкой на нарисованных красных губах хотел подмигнуть ей с трюмо, но передумал.

Книги в массивных коричневых переплетах косились на нее с высоких, под самый потолок, полок. Собрания сочинений русских классиков. Галина не сомневалась в том, что за все то время, что жил здесь, Разуваев не открыл ни одной.

Атмосфера ретроквартиры уже перестала ей казаться столь очаровательной.

Старые трубы скрипели, будто с трудом пропуская по своим кишкам воду. Запах прошлого, лежалый, с ноткой нафталина, с застарелой, ничем не перебиваемой табачной паутиной, с чужими несчастьями и скорыми случками, обнажил перед ней убожество комнаты.

– Макс, встань и пойди посмотри!

– Господи… Да это, может, Бойко твоя… И хрен бы с ней!

– Так ты ее все-таки позвал?

– Ой, да не помню я… Говорил с ней на днях.

– Макс, я прошу тебя, встань и посмотри, кто за дверью!

– Да ты истеричкой стала.

– А ты нет?

Разуваев, невыносимо пошлый и снова чужой, нехотя привстал.

– Ну?! Видишь, не звонят больше!

– Это не Бойко.

– Почему?

– Потому что это была она .

Макс, не удосужась хоть чем-то прикрыть свое вроде бы еще стройное, но уже с заметным животиком тело, прошел к окну, открыл его и прикурил сигарету.