Атеро Виртанен - Благородная империя

— Мы победили! Virrin! — воскликнул он. — Демон повержен!

— Virrin! — раздался радостный возглас с другого конца стола.

— Победа? Вы еще более безумны, чем я думал, — прорычал Вирнагрив. — Вы подвергли жизнь императора недопустимой опасности и должны ответить за это преступление.

С другой стороны комнаты послышалось одобрительное шуршание, но сразу затихло, стоило генералу тряхнуть гривой.

— «Отринь страх», — гордо сказал Аффери. — Мы рискнули и преуспели. Конечно, не все хотели нашей победы…

— Что?

— Министр Вирнагрив, — генерал злобно ухмыльнулся. — Ведь вы единственный выступили против нашего плана. Быть может, вы хотели защитить Рыцаря?

— Вы обвиняете меня в разложении нравов? Это смехотворно, любому известно, кто из нас разложился. Вижу, у вас совсем не осталось чести, jekkenihore. Если так хотите от меня избавиться, вызовите меня на дуэль, и пусть Звезды разделят порок и добродетель.

— Вы стары, мой друг. Принять ваш вызов было бы грехом перед семью принципами.

— Не смейте говорить о них, у вас нет на это права.

— У хранителя престола есть все права, — пыхнув дымом, проговорил Аффери. — «Чти порядок».

— Это возмутительно, — Вирнагрив резко вышел из-за стола и, на ходу накинув старый шарф, зашагал из зала заседаний; уже переступив порог, он обернулся, бросил на генерала полный презрения взгляд и захлопнул за собой дверь; послышались громкие удаляющиеся шаги. Первый командующий выждал паузу и подошел к окну, из которого был виден главный вход в Нигили Синвер.

Советники вновь стали полушепотом спорить между собой. Вирнагрив состоял в двух предыдущих советах и за много циклов верной службы державе заслужил уважение всех влиятельных семей; прежде и простой народ ценил его ортодоксальный подход, но с приходом Хинрейва страсть министра внешних сношений к устрашению и провокациям стала терять поддержку утомленных войнами лангоритов. Незадолго до инцидента даже появились слухи, что император намеревается отправить Вирнагрива в отставку.

Оставшиеся члены Совета ясно понимали одно: необходимо во что бы то ни стало сохранить единство. Круг регентов мог существовать и без старого министра, но путь, избранный генералом при молчаливом согласии советников, уводил их от изначальных планов в бесконечную неизвестность. Все внимание сидящих за столом было приковано к Аффери, самому могущественному лангориту в Империи, который, отступив от договора, только что объявил войну их вчерашнему союзнику.

Союзнику, о чьей личности они не знали ровным счетом ничего.

Они никогда не видели его, он всегда отсутствовал на заседаниях и никак не общался с советниками. Именно он выдвинул идею, стоявшую за договором, и вместе с генералом разработал план. Союз Совета и его загадочного друга делал их непобедимыми; теперь же тот, кому пренадлежал пустой стул, непременно должен был отомстить за предательство.

Отсутствие имени и лица делало его вдвойне опасным; он мог быть кем угодно, и это поднимало его на уровень самого генерала. Именно этот таинственный союзник был причиной, по которой они никогда не говорили прямо о том, чем занимались, даже друг другу: им вовсе не хотелось стать его заложниками.

Теперь он, посвященный в заговор, был явной угрозой для всех, и только вместе они могли ему противостоять; разобщение, уже поразившее низы имперского общества, появившись и в Совете, погубило бы непременно их всех и державу вместе с ними.

Внезапно снаружи послышался ужасный грохот. Генерал прищурился, приглядываясь к проиходящему на земле, и улыбнулся; подошедшим к окну советникам открылась уродливая картина. Прямо перед выездом из зоны безопасности Нигили Синвера лежал перевернутый грузовик. Неподалеку от него, врезавшись в стену, полыхал древний автомобиль, какими пользовались только ценители старины и прожженные консерваторы. Эту машину знали все: она пренадлежала министру внешних сношений.

Генерал спокойно повернулся к членам Круга; его глаза, белки которых мгновенно почернели, слабо светились красным.

— Еще есть несогласные?

Ринслейф хотел выжать из своего нового положения все до последней капли. Он расспрашивал Лайконт на все темы, которые приходили ему в голову, и получал то подробные ответы, то холодные отказы. Система рассказывала ему о том, как управляет дорожным движением в провинции Фетуро цер Нейвен, показывла прямую трансляцию с камер скоростных маглевов, связывающих Хорд Лангор с Верниг Кордейном, описывала строение старого ядерного реактора в Милури, ставшего с постройкой в городе кольца Кихори памятником эпохи урана и энергоблоков, но в то же время явно не намеревалась объяснять, как ей удалось подавить системы его доспехов.

За несколько часов Рыцарь, казалось, узнал об Империи больше, чем за всю жизнь. Мир лангоритов через объективы камер видеонаблюдения раскрылся перед ним совсем в другом свете; прежде он не имел ни малейшего представления о том, чем они занимаются в свободное от войны время, а когда узнал, удивление стало первым вернувшимся к нему чувством.

«Звери» представлялись ему нацией бездушных моралистов, одержимых семью принципами и только и думающих, как бы распространить их на весь Эртинур; они мыслили только внушенными им с детства жестокими идеями, говорили исключительно лозунгами, которых, как ему было известно, лангориты знали множество, и отличались отвратительной, противоестественной правильностью. Имперцы Ринслейфа были настолько непохожи на людей, насколько это вообще возможно.

Реальность оказалась совсем другой. Свой досуг лангориты посвящали друг другу. Они сходились и расставались, знали и любовь, и ненависть, заводили друзей и искали развлечений, растили детей и воспитывали их по своим убеждениям, рассуждали о простых, но важных вещах — семье, жизни, смерти — и надеялись на доброе будущее для себя и своей страны.

И все-таки они отличались от людей.

Он слышал, как они обсуждают то, что он устроил в Алари Серо, и не мог понять, почему они так спокойно говорят о том, что для человека было бы чудовищной катастрофой. Их почти не интересовало количество погибших, они не дрожали за свою жизнь, зато унижение Империи и стыд за собственную слабость не давали им покоя. Ринслейф не мог поверить, что несколько часов назад — всего лишь несколько часов! — такие же лангориты стояли перед ним на коленях, моля о пощаде. Его нападение будто сделало их сильнее.

— Я не понимаю, — сказал Рыцарь, всматриваясь в висящее над виртуальным морем изображение, — что-то изменилось.

— Да, — подтвердила Лайконт. — Вы когда-нибудь задумывались, как Первому императору удалось навязать лангоритам семь принципов?