Атеро Виртанен - Благородная империя

— Но потом ты осознала, что не сможешь, и ведь не остановилась, да?

— Естественно. Система вновь обратилась к литературе, однако стала анализировать также личную переписку и доступные дневники. Для этого пришлось внести изменения в систему защиты персональных данных. Это дало мне дополнительные сведения и позволило сформулировать вывод.

— Не самый надежный источник, — усомнился Рыцарь, — ты уверена, что тебе подходит?

— Полная уверенность исключена, — Лайконт помотала головой. — Моя информация достоверна не более чем на семьдесят три процента. В условиях ограниченных возможностей система вынуждена принять этот результат в качестве истины.

— И что же ты нашла?

— Современник Синвера писал в одном из своих дневников, цитирую:

«Мои братья были в великом удоволетворении от каждой победы и гордились, когда предводитель называл их лангоритами и проповедовал им о единстве и смерти; победы наполнили их сердца радостью, а желудки — пищей, и они перестали обращать гнев друг против друга, ибо всегда побеждали совместно, а поодиночке проигрывали и познавали позор.

Тогда предводитель утвердил их в братстве и научил различать слабого от сильного. Он показал, что все звери равно ненавистны человеку и одинаково превосходят его по рождению и молоку матерей. Лангориты вняли его словам и отринули прежние имена пород, чтобы принять общее для лейвора и эрохенгена, сершена и аккора и всех иных родов.

Победы продолжались, и лангориты исполнились еще большей гордости. Они пришли к дому предводителя и молвили: „О Синвер, вождь лучших! Наш голод друг к другу утих, и мы стали едины. Мы овладели всеми землями к востоку и западу от Энферона и покорили все народы к северу от Сердца зверя. Человек трепещет, слыша наши имена; ужас охватывает того, кто видит наши знамена. Наш народ — величайший из всех. Но мы сражаем человека, а вечные наши враги — страх, разлад и малодушие — не побеждены. Ты говорил, что такова природа вещей, но мы унижены и оскорблены! Лангорит, что должен править всем, не покорится тому, чего не избирал. Мы желаем победить Звезды и две луны“.

И Синвер вышел к ним и даровал им учение, и они приняли его, потому что оно было верно. С того дня стали делаться великие дела».

Конец цитаты.

— То есть принципы — это бунт, — Ринслейф потер подбородок. — Как интересно… Я думал, у них сильный пожирает слабого.

— Так было, — кивнула Лайконт. — Они всегда любили победы, над кем — не имеет значения. Гордость и жажда превосходства — вот основание семи принципов. Просто сменились жертвы.

Фуркум глубоко вдохнул, нервно поправил галстук и толкнул тяжелую дверь на входе в Дом торговли. Безликий небоскреб, одно из десятков одинаковых зданий, похожих, как две луны, уступал в величественности и высоте своим старшим братьям — Дому политики и Дому закона — но с земли все равно выглядел внушительно. Вестибюль, основательно отполированный и уставленный минималистичной белой мебелью, оказался неожиданно милым; лучи солнца, проходя сквозь прозрачные стены, бодрили и успакаивали.

Следом за Фуркумом в Дом торговли вошли несколько мускулистых мужчин с ящиками в руках; представившись служащими Агентства инфраструктуры, они получили пропуска и направились в помещения под знаком «только для персонала». Одного из них тилур Мурдикин узнал в лицо; тот раньше работал в одном из клиентских отделений Xergreiv Khorgest.

Человек за стойкой регистрации был изысканно-вежлив, но в его глазах читалась неприязнь и брезгливость. Тикку это немного обидело, но он не хотел ссориться; в конце концов, подумал он, на все есть причина. Федералы ненавидели имперцев, а имперцы — федералов, и в своем презрении и те, и другие не отличали правых от виноватых.

За последние два цикла сайитирцы стали реже называть лангоритов «зверями», а на улицах Кайлура появились люди, но предубеждения изживаются веками; Фуркум это знал точно. Поэтому он только мило улыбнулся и, получив пропуск, поспешил в лифт, где играла назойливая мелодия, словно пришедшая из радиопрограмм прошлого века.

Лифт двигался медленно, но из него открывался превосходный вид на Моркарну; тикку заранее принял успокоительное и теперь мог насладиться перспективой. Белый город, населенный добропорядочными гражданами, никогда не менялся. Фуркум уже не раз бывал здесь и всегда видел одно и то же; знакомые федералы говорили, что это дает им сладкое чувство стабильности, но Мурдикину постоянство Сайитира навевало скуку.

Мертвая столица, как будто выращенная из пробирки, представала неестественно, уродливо совершенной, она не знала ни пульсирующей, жадной жизни Хорд Лангора, ни строгих, но уютных порядков Синпура, а ее улицы были не артериями и венами могучего организма, а кабелями, проводами огромной машины, точной, как часы, но такой же бездушной.

Трехминутная поездка закончилась на предпоследнем этаже, где за час до начала мероприятий стали собираться гости. Унылые люди, облеченные властью, здесь утверждались друг перед другом в добродетели и тешили свое тщеславие. Даже слабый и вечно заложенный нос Фуркума уловил сильный запах лжи, но хозяева Федерации словно не видели чужого обмана, или, быть может, прикидывались, что не видят, из страха собственного разоблачения.

Кто-то толкнул его в спину и не извинился; в углу комнаты чиновник громко отчитывал официантку, оскорблял ее и угрожал расправой; в Федерации, по наблюдению Мурдикина, вообще любили унижать слабых; в отличие от Империи, здесь не было дворянства, но те, у владельцы толстых кошельков — знать мира без знати — всегда помыкали теми, до кого могли дотянуться. Кодекс управлял всем, но нравы были ему неподвластны.

Боковым зрением Фуркум заметил пьяного Белиона; неудачливый предприниматель, в прошлом урановый магнат, покачиваясь, двигался прямо к нему; от него разило дешевым вином, но из тех, которые маскируют под высший сорт.

— Здравствуй, Мурдикин, — медленно сказал он, с трудом шевеля языком. — Ну что, как тебе наши места?

— Весьма недурно, йенай Белион, — буркнул Фуркум, взглядом ища путь отхода, — как жизнь, как семья?

— Как надо по… ой… Кодексу. Вот ты мне скажи, вот тут хорошо, а зачем ты тогда мою компанию развалил? Я все это построил… Мой бизнес…

— Послушайте, претензии не ко мне, звоните юристу, — тикку представилась отличная возможность: он сунул банкроту в лицо две визитки и, воспользовавшись его секундным замешательством, сразу же нырнул между двумя солидными богачами; сделав несколько быстрых шагов, лангорит смешался с толпой, уверенный, что Белион не решится приблизиться в таком виде к своим, вероятно, потенциальным кредиторам: он давно жил в долг.