Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики (сборник)

Немного погодя он принес ребенку гораздо более скромную снедь – бульон и маленький кусочек хлеба.

– Макай хлеб и ешь.

– Я лучше не буду.

– Ешь. Больше тебя уже не стошнит. Я же видел, что у тебя живот к спине прирос, должен был догадаться, что тебе нельзя давать порцию взрослого мужчины. Ешь, только помедленнее.

Мальчик поднял глаза, его подбородок затрясся. Он проглотил немножко бульона. Баслим смотрел на ребенка, пока тот не одолел весь суп и почти весь хлеб.

– Вот и хорошо, – сказал наконец старик. – Ну, парень, пожалуй, пора и на боковую. Кстати, тебя как зовут?

Мальчик поколебался:

– Торби…

– Торби. Хорошее имя. Можешь звать меня папой. Спокойной ночи.

Он отстегнул протез, доскакал до шкафа и спрятал его, потом добрался до своей постели. Ложе было нехитрое – просто тюфяк в углу. Старик отодвинулся подальше, к стене, чтобы освободить место для мальчика, и сказал:

– Будешь ложиться – погаси свет.

Он закрыл глаза и стал ждать.

Повисла долгая тишина. Потом Баслим услышал, как мальчик идет к двери. Свет погас. Старик ждал, откроет он дверь или нет. Нет. Вместо этого он почувствовал, как мальчик залез на тюфяк.

– Спокойной ночи, – повторил Баслим.

– Спокойной…

Старик уже почти дремал, когда вдруг почувствовал, что мальчишку всего трясет. Нащупав его тело ладонью, Баслим погладил обтянутые кожей ребра, и тут мальчик разрыдался.

Тогда старик повернулся, устроив поудобнее искалеченную ногу, обнял трясущиеся плечи мальчугана и притянул его лицо к своей груди.

– Все хорошо, Торби, – ласково проговорил он. – Все в порядке. Все кончилось. Это никогда больше не повторится.

Мальчик всхлипнул и плотно прижался к старику. Баслим успокаивал его, бормоча что-то ласковое, пока тот не перестал вздрагивать. А потом просто обнимал его – до тех пор, пока Торби не уснул.

Раны Торби затягивались: те, что снаружи, – быстрее, те, что внутри, – куда медленнее. Старик-нищий раздобыл где-то еще тюфяк и положил его в другой угол, но все равно, просыпаясь по ночам, порой обнаруживал рядом с собой маленькое теплое тело. Тогда он понимал, что мальчику снова приснился кошмарный сон. Баслим спал очень чутко и не любил делить с кем-либо свое ложе, но, когда такое случалось, он не гнал Торби обратно на его тюфяк.

Иногда мальчик принимался громко кричать во сне. Однажды Баслим пробудился оттого, что Торби вскрикнул:

– Мама, мама!

Не зажигая света, старик проворно подполз к его лежанке и склонился над мальчуганом:

– Ну-ну, сынок, все в порядке.

– Папа?

– Спи, сынок, а то маму разбудишь. Я побуду с тобой, – добавил Баслим. – Тебе нечего бояться. Успокойся. Мы же не хотим разбудить маму… правда?

– Ладно, пап…

Затаив дыхание, старик сидел рядом и ждал. В конце концов он сам затрясся от холода и у него разболелась культя. Убедившись, что мальчик спит, Баслим уполз на свое ложе.

Этот случай заставил старика прибегнуть к гипнозу. Давным-давно, когда у Баслима еще были оба глаза и две ноги и не надо было нищенствовать, он изучал это искусство. Но гипноз ему не нравился, даже когда он применялся в медицинских целях: Баслим почти фанатично верил в неприкосновенность личности, и гипнотическое внушение противоречило его принципам.

Но это была чрезвычайная ситуация.

Старик мог поклясться: Торби разлучили с родителями в таком возрасте, что у него не осталось о них осознанных воспоминаний. Все, что мальчик видел в своей жизни, сводилось к бесконечной череде все новых и новых хозяев, один другого хуже, каждый из которых на свой лад стремился сломить дух «негодного мальчишки». Торби сохранил яркие воспоминания о некоторых из этих хозяев и описывал их на грубом своем языке – красочно и беспощадно. Однако он не имел представления, где и когда с ним все это происходило. «Место» для него было равнозначно «поместью», «имению» или «рабочему бараку», но не определенной планете или звезде (познания мальчика в астрономии были большей частью неверными, а о галактографии он и вовсе понятия не имел); что до времени, то тут для него существовало только «до» и «после», «долго» и «коротко».

Поскольку на каждой планете – свои сутки, свой год и свое летоисчисление, ученые пользовались стандартной секундой, длина которой вычислялась по радиоактивному распаду; стандартным считался год планеты – колыбели человечества, и единой датой отсчета – день, когда человек впервые добрался до спутника этой планеты, Сол III. Неграмотный мальчишка просто не мог пользоваться такой датировкой. Земля была для Торби мифом, а день – промежутком времени между пробуждением и отходом ко сну.

Возраст мальчика Баслим определить не мог, даже приблизительно. На вид Торби был чистокровным землянином и как будто не достиг подросткового возраста, однако любые догадки на этот счет были не более чем домыслами. Вандорианцы и италоглифы выглядят как земляне, но вандорианцы взрослеют втрое медленнее. Баслим вспомнил анекдот о дочке консула, ее второй муж оказался правнуком первого, но она пережила обоих. Мутации иногда совсем не проявляются внешне.

Не исключено, что мальчишка «старше» самого Баслима – в стандартных секундах. Ведь космос велик, и человечество адаптировалось к разным условиям. Не важно! Торби был молод, и ему нужна была помощь.

Гипноза Торби не боялся: это слово было для него пустым звуком, а давать объяснения Баслим не стал. Однажды вечером, после ужина, старик просто сказал:

– Торби, я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

– Разумеется, пап. А что?

– Ложись на свою постель, потом я тебя усыплю, и мы поговорим.

– Что? Ты хотел сказать наоборот?

– Нет, это не простой сон. В этом сне ты сможешь говорить.

Торби не поверил, но согласился. Старик выключил верхнее освещение и зажег свечу. Сосредоточив внимание мальчика на язычке пламени, он применил древние методы внушения: расслабление, сонливость… сон.

– Торби, ты спишь, но слышишь меня и можешь отвечать.

– Ага, пап…

– Ты будешь спать до тех пор, пока я не велю тебе проснуться. Но ты сможешь отвечать на любой мой вопрос.

– Ага, пап…

– Ты вспоминаешь корабль, на котором тебя привезли сюда. Как он называется?

– «Веселая вдовушка». Только мы называли его совсем не так.

– Ты видишь, как попал на этот корабль. Вот ты на борту. Ты все видишь. Ты все помнишь. Теперь возвратись туда, где ты был до того, как очутился на корабле.

Спящий мальчик съежился и напрягся:

– Не хочу!

– Я с тобой. Ты в безопасности. Скажи, как называлось то место? Вернись туда, посмотри на него.

Полтора часа просидел Баслим на корточках над спящим ребенком. Пот струился по его морщинистому лицу. Старик чувствовал себя опустошенным. Чтобы вернуть мальчика к тем временам, что его интересовали, им пришлось пройти через переживания, которые были тягостны даже для старого ожесточившегося Баслима. Поэтому мальчик вновь и вновь сопротивлялся воспоминаниям, и старик не мог его в том винить. Теперь он знал наперечет все рубцы на спине Торби и мог назвать имена негодяев, оставивших каждый из них.