Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики (сборник)

Однажды он вернулся домой с пустым горшком. Баслим не сказал Торби ни слова, но тот сам пустился в объяснения:

– Слышь, пап, я здорово поработал!

Он достал из набедренной повязки красивый шейный платок и с гордостью его развернул.

Но Баслим не улыбнулся и даже не прикоснулся к платку:

– Где ты это взял?

– Позаимствовал.

– Это ясно. У кого?

– У одной леди. Она такая красотка.

– Дай-ка взглянуть на метку. М-да… похоже, это леди Фаския. Да, она действительно красотка. Однако почему ты не в тюрьме?

– Да ладно, пап! Это было так легко. Меня Зигги научил, он все эти штучки знает, он ловкий! Видел бы ты его в деле!

Баслим задумался. Можно ли привить понятие о нравственности выброшенному на улицу котенку? Старик решил не пускаться в абстрактные этические словоизлияния, чтобы объяснить мальчику, что к чему. Ни детство Торби, ни его нынешнее окружение не позволяли общаться с ним на таком уровне.

– Торби, ты хочешь сменить профессию? Почему? У нас ты платишь комиссионные полиции, взносы в гильдию, делаешь подношения в храме в дни праздников и живешь себе без забот. Разве мы когда-нибудь ходили голодными?

– Нет, пап, но ты взгляни на него! Небось на стеллар потянет!

– Я бы сказал – не меньше двух. Но барыга даст тебе за него два минима, да и то если расщедрится. В чаше ты принес бы больше.

– Ну… я еще научусь как следует… Это куда интереснее, чем нищенствовать. Ты бы посмотрел, как работает Зигги!

– Я видел, как работает Зигги. Он и впрямь мастер.

– Самый лучший!

– И все-таки, по-моему, он работал бы еще лучше, будь у него две руки.

– Ну, может, и так, хотя в деле хватает и одной. Но он учит меня работать и левой, и правой.

– Это хорошо. Вероятно, тебе небесполезно будет узнать, что может настать день, когда и ты недосчитаешься одной руки, как это произошло с Зигги. Ты знаешь, как он потерял руку?

– Как?

– Тебе известно, какое полагается наказание, если тебя поймают?

Торби не ответил, и Баслим продолжал:

– Попадаешься в первый раз – теряешь руку. Этим Зигги заплатил за выбор профессии. Да, он хорош, потому что до сих пор живой и в деле. Но знаешь ли ты, как наказывают, если попадаешься второй раз? Нет, другую руку тебе уже не оттяпают. Так как, знаешь?

Торби проглотил слюну:

– Ну, точно не…

– Думаю, ты об этом слышал, только вспоминать не хочешь. – Баслим чиркнул большим пальцем по горлу. – Вот что ждет Зигги в следующий раз. Его укоротят. Судьи его светлости полагают, что мальчик, не способный усвоить один урок, не усвоит и второй, поэтому его укорачивают.

– Но я не попадусь, пап! Я буду жуть какой осторожный… как сегодня. Даю слово!

Баслим вздохнул. Да, этот ребенок верит, что уж с ним-то ничего подобного не случится.

– Торби, принеси-ка мне свою купчую.

– Зачем, пап?

– Принеси, принеси…

Мальчик притащил купчую, и Баслим перечитал ее: «Один ребенок мужского пола, регистрационный номер (выколот на левом бедре) 8ХК40367».

– Гони девять минимов и катись отсюда! – Старик посмотрел на Торби и с удивлением заметил, что с того памятного дня парень вырос на целую голову. – Принеси мой карандаш. Я дам тебе вольную. Я все время хотел это сделать, да не к спеху было. Но теперь сделаю, а завтра поутру пойдешь в Имперский архив и все зарегистрируешь.

У Торби отвисла челюсть.

– Зачем, пап?

– Разве ты не хочешь быть свободным?

– Э… ну, пап… мне нравится быть твоим.

– Спасибо, парень, но я вынужден так поступить.

– Ты хочешь сказать, что выгоняешь меня?

– Нет, можешь остаться, но только как вольноотпущенник. Видишь ли, сынок, хозяин несет ответственность за своего раба. Будь я из благородных, меня бы просто оштрафовали за твой проступок. Но раз я… В общем, если я потеряю еще и руку, как потерял ногу и глаз, мне, наверное, не выжить. Поэтому лучше тебя освободить, если ты собрался осваивать ремесло Зигги. Такой риск – слишком большая роскошь для меня. Я и так уже слишком многого лишился. Если что случится – пусть уж лучше сразу укоротят. Так что придется тебе жить на свой страх и риск.

Он не стал щадить Торби и не сказал ему, что на бумаге закон был куда суровее, чем на практике. Провинившегося раба чаще всего просто конфисковывали, продавали, а стоимость его шла на возмещение убытков потерпевшего, если владелец раба был не в состоянии расплатиться сам. В том случае, если владелец оказывался простолюдином и судья считал, что он несет не только юридическую, но и реальную ответственность за проступок раба, его могли подвергнуть еще и порке.

И тем не менее Баслим верно изложил закон. Коль скоро хозяин вершит суд и расправу над своим рабом, он должен нести личную ответственность за действия своего раба, вплоть до смертной казни.

Впервые со дня начала их партнерства Торби заплакал:

– Не отпускай меня, пап… Ну пожалуйста! Я должен принадлежать тебе.

– Очень жаль, сынок, но… Впрочем, я ведь сказал: ты не обязан уходить.

– Ну пожалуйста, пап… Я больше не буду воровать!

Баслим взял его за плечо:

– Взгляни-ка на меня, Торби. Хочу предложить тебе уговор.

– Все, что угодно, пап. До тех пор, пока…

– Погоди, сперва послушай. Я сейчас не буду подписывать твои бумаги, но я хочу, чтобы ты обещал мне две вещи.

– Ну конечно! Какие?

– Не спеши. Во-первых, ты должен обещать, что никогда ничего ни у кого не украдешь. Ни у настоящих дам, что ездят в портшезах, ни у нашего брата. У первых воровать слишком опасно, у вторых… позорно, хотя вряд ли ты понимаешь, что значит это слово. Во-вторых, обещай, что никогда мне не соврешь. О чем бы ни шла речь.

– Обещаю… – тихо сказал Торби.

– Говоря о вранье, я имею в виду не только деньги, которые ты от меня прячешь. Я обо всем сразу. Между прочим, тюфяк – неважный тайник для денег. Посмотри мне в глаза, Торби. Ты знаешь, что у меня есть связи по всему городу?

Мальчик кивнул. Ему приходилось носить записки старика в странные места и вручать их самым неожиданным людям.

– Если будешь воровать, я об этом узнаю рано или поздно. Если будешь мне лгать – я поймаю тебя на лжи рано или поздно. Лгать кому-то еще – это твое дело, но вот что я тебе скажу: прослыть лгуном – все равно что лишиться дара речи, потому что люди не прислушиваются к шуму ветра, это уж точно. Итак, в тот день, когда я узнаю, что ты что-то украл… или в тот день, когда я поймаю тебя на лжи… я подписываю твои бумаги и освобождаю тебя.

– Хорошо, пап…

– Но это еще не все. Я вышвырну тебя пинком со всем достоянием, которым ты владел, когда я купил тебя, – лохмотьями и полным набором синяков. Между нами все будет кончено. И если я когда-нибудь снова увижу тебя, то плюну на твою тень.

– Хорошо, пап… Я не буду никогда, пап!