Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики (сборник)

– Исчезни, я сказала.

Торби кинул на прилавок монетку, взял яблоко и пошел прочь, посасывая сок. Он не спешил.

Осторожная разведка показала, что развалины оцеплены полицией. У одного из входов под присмотром патрульных понуро столпилась горстка оборванных троглодитов. По оценкам Баслима, в подземелье обитало не менее пятисот человек. Торби в этом сомневался, поскольку ему лишь изредка доводилось видеть входящих в развалины людей и еще реже – слышать чужие шаги под землей. Только двоих из задержанных он знал в лицо.

Через полчаса Торби, с каждой минутой волновавшийся все больше, обнаружил лаз, о котором полиция, похоже, не знала. Понаблюдав за ним несколько минут, мальчик под прикрытием кустов шмыгнул вниз. Он тотчас же оказался в кромешной тьме и двигался осторожно, постоянно прислушиваясь. Считалось, что у полицейских есть очки, позволяющие видеть в темноте, но Торби не был в этом уверен – мрак нередко помогал ему избежать встречи с патрулем. И все же он решил не рисковать.

Внизу и вправду была полиция: он услышал шаги и увидел лучи двух фонариков, которыми полицейские освещали путь. Если сыщики и имели очки ночного видения, то этим двоим их, наверно, забыли дать. Они явно что-то искали, держа наготове парализующие пистолеты. Но развалины были для Торби домом родным, а полицейские их совсем не знали. Многие годы, два раза в день, он пробирался тут в кромешной темноте, узнал эти коридоры как свои пять пальцев и превратился в настоящего спелеолога – со специфическим уклоном.

В какой-то момент они чуть его не поймали. Он двигался впереди них, достаточно далеко, чтобы не попасть под луч фонарика, по краю обошел дыру, ведшую на нижний уровень, нырнул в ближайшую дверь и стал ждать. Полицейские подошли к дыре, осмотрели узкий выступ, по которому Торби так ловко прошел в темноте, и один из них сказал:

– Без лестницы не обойтись.

– Да брось ты, найдем где-нибудь ступеньки или спуск. – И они ушли.

Торби немного выждал, затем вернулся и спустился в дыру.

Через несколько минут он уже был у своих дверей. Торби осматривался, прислушивался и принюхивался до тех пор, пока не убедился, что поблизости никого нет. Потом он подкрался к двери и протянул палец к замку. И тут же понял: что-то не так.

Двери не было. Вместо нее зияла дыра.

Торби замер, напрягая все органы чувств. Пахло чужаками, но запах уже наполовину выветрился; не было слышно ни шороха, ни вздоха. Тишину нарушал только стук водяных капель, падавших из крана на кухне.

Торби решил осмотреться. Оглянувшись, он не увидел лучей фонариков, вошел в прихожую и повернул выключатель, установив самый слабый свет.

Но свет не зажегся. Мальчик перепробовал все положения переключателя. Тщетно. Он прошел через чистенькую комнату Баслима, огибая раскиданные по ней вещи, добрался до кухни и протянул руку к свечам. На обычном месте их не оказалось, но Торби все же нашел одну штуку. Рядом лежали спички. Торби зажег фитиль.

Полный разгром!

Было похоже, что тут прошел обыск, быстрый и тщательный, когда важен только результат. Искали, мало заботясь о порядке. Из шкафов и с полок все было вывалено наружу, продукты рассыпаны по полу. Матрасы в большой комнате вспороты, набивка вытащена. И все же в этом беспорядке угадывались признаки совершенно ненужного, бессмысленного вандализма.

Торби огляделся. Подбородок его дрожал, к глазам подступили слезы. У двери валялся протез отца, и Торби, увидев его сложный механизм, разбитый ударом тяжелого сапога, разразился рыданиями. Ему пришлось поставить свечу на пол, чтобы не уронить ее. Он поднял сломанную ногу, прижал ее к груди, словно куклу, и опустился на пол, всхлипывая и раскачиваясь из стороны в сторону.

Следующие несколько часов Торби провел в темных коридорах неподалеку от их разрушенного жилища, возле первой развилки, где он мог бы услышать отца, если тот вернется домой, и откуда легко мог уйти, если появится полиция.

Он почувствовал, что засыпает, вздрогнул, очнулся и решил, что неплохо было бы узнать, который час; у Торби было такое ощущение, будто он сидит здесь не меньше недели. Вернувшись домой, он отыскал и снова зажег свечу. Но их единственные часы, их домашняя «Вечность», оказались разбитыми. Радиоактивная капсула, разумеется, продолжала отсчитывать время, но стрелки стояли. Торби посмотрел на них и заставил себя подумать о том, как ему теперь быть.

Будь отец на свободе, он бы уже вернулся. Но его схватила полиция. Может, они допросят его и отпустят?

Нет, не отпустят. Насколько Торби было известно, отец никогда не причинял Саргону вреда. С другой стороны, он уже давно знал, что Баслим не просто безобидный старый нищий. Торби понятия не имел, зачем отец делал все то, что не вязалось с образом «безобидного старого нищего», но полиция, по-видимому, знала или подозревала. Примерно раз в год полицейские «чистили» развалины, бросая в самые подозрительные лазы гранаты с рвотным газом; в итоге приходилось проводить пару ночей где-нибудь в другом месте, и только. Но на сей раз полицейские провели настоящую облаву. Они пришли, чтобы схватить отца, и они что-то искали.

Полиция Саргона руководствовалась принципами более древними, чем правосудие: если они предполагали, что человек виновен, они снова и снова допрашивали его все более суровыми методами, пока он не начинал говорить… Методы допроса были настолько хорошо всем известны, что задержанные предпочитали признаться еще до начала дознания. Однако Торби был уверен, что полиции не удастся заставить отца говорить о том, о чем он не захочет говорить.

Так что допрашивать его будут долго.

Быть может, они уже мучают его в эту самую минуту. У Торби судорожно сжался желудок.

Он должен вырвать папу из их лап.

Но как? Разве в силах один муравей штурмовать Президиум? А шансы Торби были немногим выше, чем у этого муравья. Баслим может сидеть в камере местного полицейского участка. Самое подходящее место для такой мелкой сошки. Но Торби почему-то был уверен, что папа его не мелкая сошка… В таком случае он мог оказаться где угодно, хоть в застенках самого Президиума.

Торби мог бы отправиться в местный участок и спросить, куда девали его хозяина, однако репутация полиции Саргона была такова, что ему это даже не пришло в голову. А если бы он попытался выдать себя за ближайшего родственника, его тут же посадили бы в другую камеру и начали бы выколачивать ответы на те же вопросы, которые задают сейчас Баслиму, чтобы проверить, правду ли говорит старик (если, конечно, он им что-нибудь вообще говорит).

Торби не был трусом, он просто понимал, что ножом воду не разрежешь. Он мог что-то сделать для отца только окольными путями. Он не мог «качать права», у него не было прав. Такая мысль даже не пришла ему в голову. Будь его карманы набиты стелларами, можно было бы решиться на подкуп. Но у Торби едва ли наберется два минима. Оставалось действовать потихоньку, и для этого ему нужна была информация.