Наташа Михлин - Это внутри. Рецидив

«Ты вовсе не умираешь. Ну хочешь, я тебя поцелую?»

Сухие тонкие губы с запахом пластика и лекарств… Лорейн чуть не расплакалась, на миг прикоснувшись к ним своими. Так хотелось передать ему толику собственной жизненной силы!

За дверью ее поймал отец, по бледному, почти как у Рауля, лицу Лорейн поняла, какой он задаст вопрос. Родители поверили Лорейн, поверили, что ничего такого она не имела в виду. Просто хотела успокоить Рауля, заставить улыбнуться. Лорейн не оскорбляла их слух ложью, отец с матерью искренне любили своих детей и доверяли им.

Доверие дало трещину в тот день, когда в процессе уборки в комнате Рауля мать уронила с верхней полки плотную тетрадь… Лорейн запомнила ту страницу. Она осталась в мозгу как фотография с острыми уголками и режущей кромкой. Размашистый текучий почерк Рауля, узор закрашенных клеточек на полях.

«…я не понимаю себя сам. Может, поймешь ты. Ты сильнее. Лора. Лорейн. Лора-Лора-Лора-и-Рауль. Если бы мы проснулись однажды утром не братом и сестрой… я бы все за это отдал».

Тогда она растерялась, наверное, в первый раз в жизни. Почувствовала, что ей выбило землю из-под ног. Она не знала, что говорить и делать… В больницу отец попросил ее не ходить. Некоторое время они с Раулем еще переписывались, под строгим надзором. Хотя Лорейн и сама боялась лишний раз сказать что-нибудь не то, в переписку вползало все больше пустых, безликих фраз.

Элитный колледж далеко от дома стал горьким лекарством. Рауля привезли домой в день ее отъезда, они успели сказать друг другу лишь пару слов. Брат тянулся к ней, пока она таскала в машину последние сумки, пытался поймать ее взгляд. Родители старались ни на секунду не оставлять их одних. Внутри Лорейн разгорался гнев: нельзя же так… сразу. Но разве она могла быть уверена, как — можно? Не дай Бог, станет только хуже…

Через месяц у Рауля сменился номер, и нового ей не дали. Он сам не писал. Приехав на каникулы, Лорейн не застала брата дома. Отец с подчеркнутой радостью говорил о лыжном лагере в Уистлере.

«Он же мечтал, помнишь?.. уже оправился… здоровье, горный воздух… очень за него радуемся…»

Любые дополнительные вопросы Лорейн натыкались на мягкое сопротивление. Наконец, вспылив, она добилась от матери откровенности.

«Ты же понимаешь, так будет лучше».

Они будто боялись даже произнести при Лорейн его имя.

«…Ему просто нужна смена обстановки, новые впечатления…»

«А я уже не нужна?»

Лорейн очень жалела о вырвавшейся фразе. Она скучала по Раулю, его отсутствие ощущалось фантомной болью, от которой нет спасения ни в каких «новых впечатлениях»… Но родители увидели в ее словах лишь отражение собственного страха.

Она не боролась, не встала на защиту, как делала всегда. Даже выкрав его телефон из отцовского мобильника, так ни разу и не решилась позвонить…

Лорейн посвятила свою жизнь доказательствам. Доказать родным, что ей все по плечу. Начальству — что на нее можно положиться. И бесконечным доказательствам чужой вины или невиновности.

Лорейн не знала, почему Дэвис, ничем не похожий на Рауля, вызывает у нее такие чувства. Сперва она ощущала только раздражение, после операции в Фармингдэйле сердилась, но, поразмыслив, стала доверять Джереми еще больше. Он хотел напугать ее, отомстить всем агентам разом в ее лице, но вместо этого лишь показал, как хорошо контролирует себя. Даже на запястье не осталось следов.

Чем дальше, тем больше у Лорейн росло странное желание оберегать своего странного помощника. Это желание шло в разрез с логикой и нуждами следствия, поэтому агент Фокс, для которой работа стояла на первом месте, стремилась думать о Дэвисе поменьше, а неуместные чувства — затолкать поглубже.

Джереми увидел неотвеченный звонок после того, как вышел из душа и обрадовался этому. Ему нечего было сказать агенту Фокс — Джереми не взялся бы судить о том, что представляют из себя выжившие члены «Крепости» спустя столько лет.

Не дозвонившись, Лорейн наговорила сообщение. Сотрудники Бюро быстро отыскали тех, кто владел даром раньше. Их держали в поле зрения все это время, хотя постоянной слежки за ними не вели. Терренс осел в маленьком городке Британской Колумбии, Таккер и Патрик жили в Сиэтле. Энди не так давно в очередной раз выпустили из тюрьмы, а Дик совсем недавно вдруг сорвался и уехал путешествовать, по последним данным — в Панаму. Точное местонахождение этих двоих пока оставалось неизвестным.

Лицо Торна на титульном листе последней главы получилось как надо: мрачным и решительным. Красные пряди лежали небрежно, отражались в зеркальной поверхности скафандра. Микки много времени потратил на то, чтобы все предметы искажались в соответствии с рельефом костюма. Теперь, дорисовав мелкие детали, Микки сидел за столом, поставив альбом перед собой, и довольно рассматривал свое творение.

— Феликс говорит, пора обращаться в издательства, — гордо сказал он.

Джереми мысленно схватился за голову, но, вспомнив во что вылился разговор в прошлый раз, посчитал до десяти и только потом ответил:

— Сначала закончи. Никто не станет рассматривать комикс, готовый всего на три четверти.

— Тебе все не так, — насупился Микки. — Феликс говорит, звонить им надо уже сейчас.

Джереми обернулся от компьютера и постарался, чтобы голос прозвучал нейтрально.

— Что он еще говорит?

Микки смерил его подозрительным взглядом, но Джереми виртуозно умел сохранять внешнюю бесстрастность.

— Говорит, что у меня оригинальный сюжет. И стиль не похож на другие, и никто не скажет что это рисовал не профи…

Джереми прищурился. Тревожный звоночек. Это было так знакомо… Слишком болезненно знакомо, чтобы не заметить.

— Вы встречаетесь у Фостера?

— Не всегда, — тряхнул кудрями Микки. — Иногда в парке около бара, куда Феликс после работы заходит. И он подарил мне книгу! — с горящими глазами воскликнул мальчик. — Ту самую, представляешь?! Я всю ночь не мог оторваться, заснул только в пять!

Звоночек взвыл пожарной сиреной. Джереми уставился в потолок и сложил руки на груди.

— И на черта ему это? — как можно более мирно поинтересовался он.

— В смысле? — подскочил Микки. — А тебе все это на черта?! Зачем вообще люди дружат?

Джереми не нашел ответа. Действительно, со стороны их с Микки дружба выглядела гораздо более странно.

Но назойливая мысль не давала покоя даже после его ухода. Зачем Феликсу проявлять такое участие к мальчишке? Микки работает у Фостера не первый месяц, отчего же санитар стал общаться с парнем лишь теперь? Да еще сделать такой подарок, который сам Джереми не мог купить вот так, с маху? Он откладывал деньги, чтобы подарить том к Рождеству… Но даже если отставить в сторону досаду, ситуация казалась странной. Говорить об этом с Микки не было смысла, он в любом случае сделал бы вывод, что Джерри просто ревнует. Посвятить в свои опасения Кейт казалось еще худшим вариантом: Джереми менее всего хотел бы стать причиной размолвки между Хоранами. А рассказать о себе… Один раз он уже это сделал, и воспоминания о том вечере и последующей ночи, которую Джереми бы не пережил без успокоительного, были еще свежи.