Татьяна Филатова - Пансион благородных девиц [litres самиздат]

Запахло сигаретами.

– Вы чувствуете? – спросил Генри у Виктории. – Дым от сигарет… но откуда?

Виктория молчала. Она медленно двигалась вперед, освещая вещи, составленные в подвале. Картины… Генри видел множество деревянных коробок, в которых, он знал наверняка, хранились картины. Но эта сырость…

Это отвлекло его на мгновение, однако запах от сигаретного дыма, который он почувствовал минутой раньше, никуда не улетучился.

– Вот, что это? – закричал он. – Сюда света, еще раз, пожалуйста.

У одной из стен на каменном полу лежало несколько окурков. Виктория и Генри подошли к ним, он присел рядом. Виктория по-прежнему молчала. В конце концов, это же он хотел осмотреть подвал, а не она.

– Здесь кто-то был, – тихо сказа Генри, – но… очень давно. Эти окурки пролежали здесь, видимо, не один год…

Окурки выцвели, набухли от сырости, бумага раскисла.

– Чьи они могут быть?

– Задай этот вопрос Клариссе, я всего лишь горничная, – ответила Виктория.

«А только что говорила, что они – одна семья», – подумал Генри.

– Но ведь был запах… – прошептал он. – Свежий запах сигаретного дыма.

– Идем наверх, – равнодушно ответила Виктория, – ясно же видно, что здесь – никого.

Генри выбросил окурок обратно, встал и поплелся за Викторией к винтовой лестнице. Его не покидало жуткое чувство, что за ними кто-то следит. Пару раз он обернулся, но это ему не помогло разглядеть тех, кто смотрел ему вслед.

Было слишком темно. К тому же от света лампы блеском обычно отражаются зрачки глаз, но, если глазницы давно пустые, то значит, что и отражаться нечему.

– И как там, в подземном царстве? – снова, как всегда хохоча, весело спросила Оливия.

– Куча приведений и подвальных монстров! – пытаясь шутливо ее напугать, ответил Генри. Виктория на него посмотрела взглядом, полным сочувствия по поводу его скудоумия.

– Чердак? – сухо спросила она.

– Да, сейчас, – ответил Генри, – а где Кларисса? Я хотел бы у нее кое-что спросить…

– Она возится на клумбе, – ответила Оливия. – Такку она спасла и принялась окучивать другие цветы.

– Виктория, дайте мне минутку, и можем идти на чердак, – сказал Генри.

– Я с вами! – заулыбалась Оливия.

Генри пошел в туалет, а Виктория осуждающим взглядом посмотрела на девушку. Улыбка с лица Оливии пропала.

– Виктория, – она нежно прошла руками от плеча женщины до ее предплечья, затем взяла в свои ладони с аккуратным маникюром на пальцах ее старые, морщинистые руки, – ты устала, я знаю. Тебе тяжело. Еще и работы столько навалилось. Потерпи немного. Скоро все будет, как прежде.

– Мне он не нравится, – ответила пожилая женщина, – он постоянно везде сует свой нос. Этот дом не привык к гостям, которые гостят так долго.

– Ну, что ж поделать, Вик! – улыбнулась Оливия. – Он – мой избранник, и придется тебе его немного потерпеть.

– Кларисса… Сдался ей этот портрет! – недовольно сказала Виктория. – Ладно. Идем наверх…

Генри надел штаны, подошел к раковине, чтобы умыться. «Я чувствовал запах табака…» – гудело в ее голове. Он наклонился к раковине, плеснул в лицо водой. Поднимаясь, Генри отскочил от умывальника: в зеркале он увидел мужчину, что стоял за его своей спиной. Голова мгновенно повернулась в бок, пятка скользнула по плитке, резко разворачивая тело, но сзади никого не было. Генри снова посмотрел в зеркало: там было лишь его отражение.

– Проклятое отсутствие цивилизации, – буркнул он, – всего второй день, а уже едет крыша…

Крыша над чердаком изнутри отделана была на славу: ни тебе прохудившихся балок, ни подтеков от дождя. Идеальные порядок и чистота.

В отличии от подвала, здесь было намного уютнее: свет от садящегося за горизонт солнца еще попадал сквозь витражные окна, которых здесь было немало, к тому же имелась проводка, которая от генератора подпитывала электричеством две большие лампы накаливания, что висели под самой крышей.

– Здесь, как видите, тоже никого! – торжественно сказала Виктория.

– Я осмотрюсь, – ответил Генри.

Женщина снова с укором взглянула на Оливию. Та одобрительно махнула рукой.

Несколько сундуков, куча старинной мебели (еще более старинной, чем та, что стоит в доме), вешалки, нескончаемое количество коробок и даже старое пианино – все это умещалось на огромном чердаке, оставляя достаточно пространства для свободного перемещения.

Генри обошел по периметру огромную комнату, женщины наблюдали за ним, стоя у двери. Возвращаясь назад, Генри случайно задел одну из коробок. Та упала, немного приоткрывшись от падения.

– Что это? – задал вопрос Генри и, не дожидаясь ответа, присел, чтобы достать показавшуюся рамку с черно-белой фотографией. – Вернее, кто это?

На фотографии, которая была обрамлена овальной серебристой рамкой, была изображена молодая девушка лет двадцати. Лицо казалось Генри знакомым. Внизу была сделана надпись белыми чернилами: «1970 год».

– Дальняя родственница того времени, – спокойно сказала Оливия, которая уже подошла к своему парню и принялась забирать из его рук рамку. – Подробностей не знаю, – она уже заталкивала фотографию в едва приоткрытую коробку, – это было давно…

– Мне вдруг пришла мысль, – улыбнулся Генри, – здесь же наверняка хранятся и твои детские фото! Я увижу их?

– Возможно, – ответила Оливия, – если я их найду. Их хранила мама, а мамы уже давно нет в живых…

– Я уверен, что мы найдем их на чердаке, – воодушевленно сказал Генри.

– Как знать… – ответила Оливия.

– Здесь никого нет. Убедились? – буркнула Виктория. – Идем ужинать.

Идя к двери, у которой стояла Виктория, Генри держал за руку Оливию. Или это она его держала… Перед выходом из чердачной комнаты он бросил беглый взгляд на одну из вешалок. Там, как ему показалось, висела мужская теплая куртка. На мгновение Генри задумчиво свел брови, но тут же забыл о той куртке. Вспомнит он о ней вновь только через несколько дней.

– Ужин я не успела окончить, была немного занята, – с улыбкой сказала Клариссе Виктория. – Потому на ужин только суп…

– Прекрасно, – улыбнулась хозяйка, – я очень люблю супы. Генри, – обратилась она к парню, – ну, как насчет завтра?

– Я думаю, можно приступить после завтрака, – немного неискренне улыбнулся тот в ответ.

– Прекрасно! – довольно сказала Кларисса.

– Какой будет наряд?

– Черный, как и престало вдове…

– Кларисса, – уныло растянула Оливия, – ну что за мрак? К чему ворошить боль давно ушедших лет?

– Некоторая боль не уходит никогда, – ответила хозяйка дома, гордо приподняв подбородок, – увы, боль нельзя похоронить с человеком, смерть которого ее принесла, однако вполне успешно с ним хоронятся все радость и любовь, каковые этот человек тебе доставлял.