Татьяна Филатова - Пансион благородных девиц [litres самиздат]

– Нет. После. Картина еще не готова.

– Как скажешь, – Кларисса встала со своего места и направилась к выходу, шелестя юбкой старого платья. – Может, прислать Викторию? Ты сегодня совсем ничего не ел, тебе нужны силы.

– Я бы не отказался от кофе, – ответил Генри. – И пускай мне принесет его Оливия.

– Как скажешь… И спасибо тебе за твою работу. Я уверена, она прекрасна.

– Не за что, Кларисса.

Генри остался один в библиотеке. Хотя он уже смирился с тем, что в этом доме один он никогда не был и не будет: в стенах дома кто-то или что-то обитало. Он завершал работу над картиной: тени, фон, платье… То самое платье. Иногда боковым зрением он замечал шевеление вокруг себя, но, повернув голову в ту сторону, ничего не видел. «Паранойя», – думал Генри.

Открылась дверь. Это была Оливия, которая, как он и просил, принесла ему кофе.

– Яблочный пирог с корицей, – сказала она. – Виктория сегодня утром испекла.

– Я не голоден, спасибо, – ответил Генри.

– Поешь хоть немного.

– Что-то в горло ничего не лезет.

– То фото… Откуда оно у тебя? – Оливия спросила виноватым голосом.

– Нашел на чердаке, когда подбирал раму для полотна, – не отвлекаясь от работы, ответил Генри.

– Ты правда думаешь, что твой отец умер? – снова спросила Оливия, резко сменив тему.

– Покажи мне фото своей матери, – Генри оставил девушку без ответа, переменив по ее примеру тему разговора.

– Что?

– Ты слышала. Да, ты всегда говорила, что для тебя это – очень болезненная тема. Но я тоже потерял мать. Да, это было давно, но все еще больно. Однако я могу говорить о ней, люблю смотреть на ее фотографии. Если и ты любила свою, как говоришь об этом, то у тебя должна иметься ее фотография. Хотя бы одна.

Оливия молчала.

– Или ее фотографии испарились вместе с твоими детскими фотографиями? Что молчишь, Лив? Может мне стоило более тщательнее покопаться на чердаке и отыскать их? Если бы не ваша красочная галерея, если бы не страсть твоих родственников к портретам, я бы решил, что ты – приемная. Но нет. Сходство неоспоримо, я бы даже сказал – колоссальное сходство. Так что, Оливия, покажешь мне фото?

– Давай вечером сходим на чердак и поищем вместе, идет?

– Идет, – согласился Генри. – Не скажу, что это доставит мне удовольствие, но, может быть, так мы сможем избавиться от недосказанности и от холода между нами.

– Не я посеяла разногласие между нами, – сказала девушка.

– Да? А кто же? Я? Ах, нет… Это был Джонатан! Старина Джонатан – парень в кроссовках, с пустыми глазницами.

– Прекрати!

– А еще мужик в черном… Тот самый, у которого, как я теперь знаю, в грудине огромная дыра. А еще…

– Генри! Прекрати! Прошу тебя! – Оливия закричала, и Генри замолчал. – Вот твой кофе. Со сливками. Я положила сахар. Тебе нужны силы и глюкоза, чтобы мозги работали. И пирог. Я все оставляю. Закончишь – буду ждать тебя.

– Как вам будет угодно, – Генри поклонился перед Оливией, улыбаясь ей безумной улыбкой, сделал глоток кофе и принялся за работу. – Я не знаю, кто ты, но ты – не та Оливия, с которой я был так счастлив, к которой спешил с работы, ради которой поехал в это забытое Богом место.

Он проснулся на старом, несомненно дорогом, красном диванчике, на котором, видимо, не одно поколение Дунканов читало книги, хранившиеся в этой огромной библиотеки. Но Генри об этом не думал. Ему было наплевать. Как он заснул и почему?

– Ты – хороший работник. Я всегда тебя ценил, – услышал Генри за спиной. Он резко подскочил с места. Перед ним стоял его шеф, который не так давно шлепнулся на землю у ног Генри.

Генри стошнило. Это было больно, ведь в желудке не было ничего, кроме чашки сладкого кофе со сливками. Вытирая губы, он неуверенно поднял глаза, чтобы еще раз взглянуть на то, что стояло перед ним: из рваной штанины торчала белая кость, рубашка была пропитана кровью, которая давно засохла, а голова… головы практически не было. Генри снова затошнило, но он сумел сдержать рвотный позыв, зная, что очередное опорожнение желудка закончится для него выбросом желчи, чего ему совсем не хотелось. Но это ему стоило огромных усилий.

Верхняя часть головы была размозжена, те мозги, которые в момент падения тела не обляпали ноги Генри, неоднородными сгустками торчали отовсюду, глаз шефа Генри не увидел, да и не мог: череп в том месте раскроило, обнажая серую массу, спрятанную за ним. Нос отсутствовал, а вот сместившийся из-за раздробленной нижней челюсти влево рот казался вполне уцелевшим.

Потому шеф и смог в очередной раз похвалить Генри за хорошую работу.

– О, черт… Вас-то мне здесь и не хватало, – лениво сказал Генри, побледнев и позеленев одновременно.

Несмотря на его кажущуюся сдержанность, подмышками футболка мгновенно пропиталась потом. Тошнота отступила, позволяя мозгам сосредоточиться на осмыслении ситуации.

– Скажите, я и правда схожу с ума? – спросил он у трупа, который с трудом держался на ногах, если так вообще можно сказать о трупах.

– Генри… – шеф сделал попытку шагнуть вперед, пошатнулся, видимо понимая, что передвигаться он не сможет. Да только чем ему было понимать? Мозгов в черепной коробке почти не осталось, сама коробка давно напоминает грязный раздавленный арбуз, да и вообще этого человека уже больше недели, как нет в живых. – Склеп, – сказал он. – Иди в склеп.

Изо рта вывалился отколотый передний зуб. Генри брезгливо посмотрел на него на пол, через силу поднял взгляд на то, что когда-то было лицом человека.

– А что вы об этом знаете? – спросил он. – Вы же не местный?

– Склеп, – повторил шеф. – А потом – беги.

– Я завтра уеду, – сказал Генри. – И очень надеюсь на то, что дома ни вы, ни другие местные ребята меня посещать не будете.

– Се-год-ня, – с трудом двигая раздробленной челюстью, сказал мертвый бывший директор рекламного агентства. – В склеп. Сегодня. Беги.

– А откуда мне знать, что это не ловушка? – спросил Генри. – Может и вы, и мой папаша после смерти переметнулись на сторону тех мертвых парней? Один раз они уже пытались меня убить.

Шеф попытался замотать головой в разные стороны. У него это немного получилось, вот только содержимое его расплющенной головы вонючей слизью стало ляпать на старый ковер.

– Спасти, – пробормотал он.

– Спасти? Огрев лопатой по голове? – Генри стал повышать голос.

– Склеп. Сегодня, – настаивал шеф.

За спиной Генри послышалось шуршание. То самое шуршание. Он обернулся – никого, повернулся – тоже никого. Говорящие останки шефа исчезли так же неожиданно, как и появились. На полу что-то лежало. Генри присел на корточки и брезгливо поднял кусок отломанного зуба.

Генри бесшумно вышел из библиотеки и направился к входной двери. Справа от него, наверное, в столовой за чашкой чая, болтали три чужие ему женщины, которые заверили его, что уже завтра он сможет уехать отсюда с одной из них. Какая-то часть его не верила этому, побуждая его открыть дверь и найти тот самый склеп.