Татьяна Филатова - Пансион благородных девиц [litres самиздат]

Пожилая женщина подошла к Генри, присела перед ним на колени и сказала:

– Я не доверяла тебе с первого дня нашего знакомства, ровно, как и ты мне. Из-за тебя я была вынуждена жить в той лачуге. Ну да ладно, надеюсь, оно того стоило. Ты уж извини…

С этими словами она достала большой нож с загнутым острием и сделала глубокий продольный разрез на внутренней стороне предплечья его правой руки. Вмиг утих зуд от заноз, сломанный нос перестал болеть, а зубы прикусили припухшие губы, которые даже не почувствовали этого укуса, словно они были под действием анестезии в кабинете стоматолога. Вся боль горячим потоком сконцентрировалась в правой руке. Кларисса тут же подставила под руку большой металлический таз и встала напротив Генри. Слева от нее встала Виктория, справа – Оливия.

***

1870г.

– Мама! Мама вернулась! Вики, вставай-вставай! Матушка приехала!

Пятилетняя малышка Оливия радостно бегала по коридору, крича всем радостную новость о том, что ее мама вернулась домой. Она играла в комнате Элизы под присмотром двух служанок, когда услышала цокот копыт во дворе и увидела в окно подъехавшую карету, из которой вышла ее матушка.

– Мама? – удивленно спросила сонная Виктория, выходя из своей комнаты в ночной рубашке. – Матушка вернулась?

– Ты слышала, дорогая?

Чарльз нашел свою обожаемую молодую супругу как всегда – в библиотеке. Она читала очередной роман, лежа на небольшом красном диване.

– Какая радость! – восторженно вскликнула Кларисса и отбросила книжку в сторону. – Скорее, я хочу ее увидеть!

Первыми на порог выбежали девочки: Оливия, держа в руке новую куклу, подаренную отцом, и десятилетняя Виктория, которая выглядела куда серьезнее своей младшей сестры. Рядом с ними встала Кларисса со своим мужем Чарльзом, а на его руках сидела их дочурка Элиза.

– Это – твоя бабушка, – с любовью сказала дочке Кларисса.

Карету встречал глава семейства – мистер Дункан. Слуги суетились, спешно занося в дом многочисленные чемоданы и вазоны с черной таккой.

– Абигейл, – он улыбнулся и протянул руку жене.

– Дорогой, – ответила та и ступила на землю, слегка пошатнувшись, однако муж удержал ее.

– Что с мамой? – шепотом спросила Виктория у старшей сестры. Кларисса в ответ лишь вопросительно пожала плечами. Однако, даже держась на расстоянии, сестры заметили перемены в матушке: на ней было надето длинное черное платье с высоким воротником и широкая черная шляпа – обычно их мать так мрачно не одевалась.

– Мне не по себе, идем в дом, – тихо шепнула мужу Абигейл.

– Должно быть, это – усталость от поездки. Тебе нужно отдохнуть, – ответил тот и повел жену под руку к дому.

– Девочки мои, доченьки, – Абигейл раскрыла для объятий руки, на которых были надеты черные кружевные перчатки.

– Матушка…

Все дочери: и пятилетняя Оливия, и уже двадцатилетняя Кларисса, и средняя Виктория бросились к Абигейл.

– Ну-ну, девочки, – успокаивал их отец, – вашей маме не здоровится. Пройдемте в дом. Чарльз, будь добр, заведи девочек.

– А кто здесь у нас? – Абигейл подошла к Чарльзу. – Неужто это моя внучка Элиза уже так подросла?

Девочка прижалась ближе к отцовой шее и скромно улыбнулась бабушке, которую совсем не узнавала.

– Ничего, малышка, мы с тобой снова подружимся!

– Матушка, вы такая бледная… – Кларисса взяла Абигейл за руку.

– Девочки, уступите дорогу вашей маме, – снова настаивал мистер Дункан. – Сейчас она отдохнет, примет горячую ванну, наденет чистое платье, и вы увидитесь с ней за обедом!

– Я люблю тебя, мамочка, – скромно сказала Оливия, держась за руку Клариссы.

– И я тебя люблю, девочка моя, – бледными губами улыбнулась Абигейл и пошла дальше, ведомая мужем.

– Она такая бледная, – шепнула Кларисса мужу.

– Дай ей время, дорогая, – ответил Чарльз и поцеловал жену в висок. – Ее почти год не было дома…

– Мне столько надо тебе рассказать… – шептала Абигейл мужу.

– Мне тоже, дорогая, мне тоже…

– Нет, ты не понимаешь… Меня жестоко обманули.

– Кто?

– Торговцы душами…

– Отдохни, Абигейл… О тебе позаботятся. Я распоряжусь. Ни о чем не волнуйся, а если ты больна, то я вызову доктора…

– Не надо докторов! – Абигейл вдруг оживилась. – Только не доктора…

– Как скажешь… Увидимся за обедом… – он поцеловал жену в прохладные губы и передал ее в руки заботливых служанок.

– Матушке не здоровится…

– Мы это уже поняли, – покорно ответила Кларисса отцу. Вся семья собралась за обеденным столом, даже Оливия и Элиза сидели рядом с Викторией.

– Радует то, что у нее нет горячки. Наоборот! Ее кожа холодная, а значит ей необходимы тепло и забота.

– И горячий чай, – Чарльз поднял чашку чая, подобно тому, как поднимают бокал вина, говоря тост.

– Дорогая!

И хозяин дома, и муж Клариссы встали со своих мест, когда в столовую вошла Абигейл Дункан. Определенно, она выглядела лучше, чем этим ранним утром, но лишь благодаря ухоженной прическе, чистому платью легкому макияжу на лице. Бледность кожи никуда не делась.

– Прошу вас, садитесь, – улыбнулась она и прошла к столу. Муж помог ей присесть и лишь тогда сел рядом. – Я рада видеть всех вас, мои дорогие, – сказала Абигейл. – Мне очень не хватало всех вас. Мои девочки… Оливия, мы обязательно поиграем вместе! Я привезла вам с Викторией новые куклы! Моя Вики… Ты так изменилась за этот год, стала такой серьезной! Кларисса… Ты, как и прежде, хорошеешь… Как и маленькая Элиза!

– Абигейл, тебе надо поесть. Ты совсем слаба…

– Да, спасибо, дорогой… Я поем. А после нам нужно побыть наедине. Я хочу многое тебе рассказать…

Оливия и Виктория восторженно любовались матушкой, пока обедали, Кларисса же смотрела на нее иначе: с тревогой.

После обеда Абигейл провела с мужем долгие два часа в библиотеке за закрытой дверью. Она поведала ему о своем путешествии и о том, как и кем, как она сказала, была обманута. Те, кого она называла «торговцами душ», обещали, что ее любимые будут жить вечно, что она сможет передать им дар, который ей предлагали «купить», и что ей самой бояться нечего. Дело лишь в цене. Она пообещала им душу, смеясь и будучи уверенной, что все это – лишь шутка и фарс, розыгрыш уличных артистов на потеху путникам. Ей не предлагали ничего выпить, ее саму не кусали жуткие монстры, придуманные нездоровым умом писателей. Она добровольно кольнула свой палец своей же булавкой и отдала булавку бродягам. А уже на следующее утро она стала слабеть и бледнеть. Бродяги что-то говорили, какие-то слова, но Абигейл их не запомнила. Однако их запомнил извозчик, который уверял Абигейл, что она определенно была не в себе, когда прокалывала палец и отдавала булавку незнакомцам. Извозчик был уверен, что те люди околдовали и обманули ее, а потому любезно продиктовал все, что запомнил, напуганной женщине. Она записала следующее: «Кто вкусит тебя, тот обретет жизнь в своей смерти, а молодость – в чужой». После она искала тех «торговцев душ», но не нашла их, останавливалась в гостиницах, расспрашивала местных жителей, но никто не желал ей ничего рассказывать. Лишь одна старуха рассмеялась над Абигейл, показав ей свои оставшиеся пять зубов во рту, и сказала: