Татьяна Филатова - Пансион благородных девиц [litres самиздат]

– Ты умрешь, но без души, потому что сама же и отдала ее. Однако же не умрешь, покуда будешь есть других. А как пресытишься, как плоть человеческая тебе встанет поперек горла, тогда и помрешь. А жизнь вечная… Это да. Это ты можешь. Кровь в тебе отныне неживая, смерть несет. Но тот, кто от нее смерть примет, будет жить вновь. Жить как все, не так, как ты. В тебе души не будет более, а в тех… как знать? Поди, не каждый охоч до такого проклятия будет. Да вот только чтобы тому, кто от твоей крови смерть примет, свою молодость вернуть, надобно будет у другого человека ее отнимать. Вот, как хочешь, так и понимай. А сама же ты проклята отныне. Ты и все, кого собой напоишь…

Хотел бы муж не верить жене своей, да не мог: не было жизни в ее глазах, не было тепла в ее руках. Привел он как-то к жене мальчика-сироту, умом лишенного, лет пятнадцати от роду. В деревне его не жаловали, колотили часто. Жизни у парня не было. Привел, закрыл их и ушел. Еще до рассвета сам тело вынес, сам в лесу закопал. Обескровлено оно было. Зато Абигейл в тот же день похорошела, повеселела, упросила зятя своего, который портретистом слыл, чтобы тот написал портреты для нее и маленьких ее дочерей. Около месяца все было прекрасно, муж с печальной улыбкой наблюдал за любимой женой, не зная, как долго кровь мальчика будет придавать ей сил.

Не меньше десяти человек в год пропадало в деревне и в округе, но в доме Дунканов никто, кроме Абигейл и ее мужа не думали о том. Оливия играла с племянницей, которая была всего на год младше нее, Виктория постепенно превращалась в юную девушку, а Кларисса души не чаяла в своем дорогом муже и маленькой дочери. Все изменилось, когда внезапно заболела Элиза. Ей было десять лет.

Девочка, как и всегда, играла во дворе вместе с Оливией и Гретой – любимицей Клариссы, английским кокером-спаниелем, специально для которой во дворе дома построили небольшой дом, потому что после возвращения из путешествия Абигейл не могла выносить присутствия в доме животных. Вдруг Элиза ухватилась руками за голову, закричала и упала. Пять недель она провела в постели, ее отец и дед привозили лучших врачей, но никто из них не смог ей помочь: Элиза умерла.

Кларисса долго убивалась по дочери. Ни муж, ни мать – никто не мог ее утешить. Она носила траур три года после смерти Элизы, почти не выходила из дома, все время проводила в библиотеке. В 1879 году, когда Клариссе было всего двадцать девять лет, служанка нашла ее лежащей на полу под огромной люстрой посреди библиотеки. Рядом лежал пустой пузырек из-под лауданума. Когда Абигейл вбежала в библиотеку, то увидела двоих мужчин, пытающихся привести в чувства ее дочь, но дыхание Клариссы становилось все медленнее и все реже.

– Дай ее мне, Чарльз, – резко сказала Абигейл, оттолкнув от дочери зятя. – Нож! – скомандовала она.

– Но… – попытался возразить Чарльз.

– Нож мне, быстро! И закройте двери!

– Дорогая, ты уверена?

– Она наша дочь и она умирает, – сказала Абигейл. – Нет, я не уверена. Но я должна попытаться.

Абигейл выхватила из рук Чарльза нож и быстрым движением правой руки рассекла вены на своем левом запястье, держа его прямо надо ртом Клариссы. Бледное лицо молодой женщины тут же забрызгалось пятнами крови, но струя из вены была направлена точно к ее губам.

– Ну же, пей! Пей! – кричала Абигейл. Так продолжалось несколько минут. Или секунд – никто не знал. Но Абигейл видела, как ее дочь сделала пару глотков: скорее всего рефлекторно, не осознавая того, ведь Кларисса, так и не придя в сознание, скончалась тем же вечером.

Чарльз был зол на своих обезумевших свекров, но ничего поделать не мог: он все же был гостем в их доме, живя с ними лишь по просьбе своей жены. Теперь покойной жены. Абигейл приказала ему молчать. Она и сама не знала, что будет дальше. Всей прислуге дали три дня выходных, отпустив их в деревню неподалеку. Виктории, которой к тому времени уже было девятнадцать лет, было поручено оставаться с Оливией на втором этаже и не спускаться, чтобы не случилось. Мужчины за ночь сколотили из досок гроб, уложили в него тело Клариссы, закрыли крышкой и спустили в склеп.

– Не по-человечески, не по церковному, – постоянно твердил Чарльз. – За что ей такое?

– Не болтай. Ты думаешь, что я любил ее меньше твоего? Крышку заколачивать не стоит…

– Но?

– Не стоит. Если ее мать права, то мы еще увидим нашу Клариссу.

Чарльз молчал. Он был уверен, что Дунканы обезумели от горя, но какая-то его часть хотела верить свекру. Потому он и не противился ему. Грязный, уставший и убитый горем, Чарльз, не раздеваясь, упал на спину на кровать и сразу заснул. Близился рассвет.

– Чарльз, дорогой…

Он приоткрыл глаза и тут же снова закрыл их.

– Чарльз…

Чарльз подпрыгнул на кровати.

– Кларисса? – вскрикнул он.

– Я ничего не понимаю… Я проснулась… в склепе?

Кларисса такая же, какой они вчера ее положили в гроб, теперь сидела перед ним на их постели. Но она была жива! На ее щеках был румянец, губы, как и прежде, были розовые и соблазнительные, лишь ее светлые волосы были растрепаны.

– Ты… жива? – испуганно спросил Чарльз, а мгновением позже прижал жену к себе, целуя ее в шею. Он чувствовал запах сырости, исходивший от ее тела. Да, несомненно она очнулась в склепе. Именно там, куда он самолично положил ее мертвое тело этой ночью. Это не было сном, но сейчас она, его Кларисса, была с ним, в его объятиях. Он видел следы от засохшей крови Абигейл, что стекала вчера по шее Клариссы, и которую он со свекром не заметил, смывая ночью остальные кровавые пятна с лица мертвой жены перед ее погребением.

Абигейл с мужем решили, что и младшие дочери должны быть посвящены в столь страшный семейный секрет, потому все они собрались за обеденным столом. Абигейл поведала дочерям и зятю историю своей «болезни», как она ее называла.

– Я рано или поздно умру, – сказала она. – Я не смогу вечно убивать… Не хочу. А Кларисса будет жить. Безусловно, определенные условия будут присутствовать. Но жизнь отныне покидать тебя не должна, дочь моя. Я предлагаю жизнь, такую же жизнь, какую я дала Клариссе, всем вам. Подумайте об этом хорошо…

– А мне не дали шанса выбрать, – претензионным тоном сказала Кларисса.

– Я не могла дать тебе умереть, – ответила Абигейл.

– Но ты дала умереть ей!

– Я не знала, получится ли… Она была ребенком. Я бы не стала давать ей…

– Ну? Что? Говори!

– Свою кровь, – так похожие между собой пламенные взгляды Абигейл и Клариссы проедали друг друга.

– А мне дала…

– Да, и не жалею об этом!

– Прекратите! – самая юная из присутствующих, Оливия, которой только-только исполнилось четырнадцать, встала со своего места. – Хватит вам! Кларисса, мы знали, что с мамой что-то не то. Мы это давно знали и подозревали всякое… не отрицай. Мы тоже потеряли Элизу. Мы не смогли бы потерять и тебя… Мама, я согласна. Я сделаю все, что потребуется.