Мэри Стюарт - Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница [сборник]

Так что Моргана сменила тактику, прелестно изобразив раскаяние, признала, что не всегда была права, и с любовью и уважением отозвалась об Артуре, умоляя Александра забыть все то, что она наговорила в минуту отчаяния, и лучше рассказать ей о себе и своих надеждах на будущее. Того ради она попросила помочь ей спешиться, и молодые люди устроились в тени цветущих кустов утесника, в залитой солнцем лощине. Неизменно терпеливые Артуровы стражники, расположившись в пределах видимости парочки, но за пределами слышимости, негромко бились об заклад касательно исхода сегодняшней прогулки.

Глазам их открывалась дивная картина: королева уселась на расстеленном плаще Александра, изящно расправив вокруг себя зелено-рыжие шелка и бархат, а юноша лежал у ее ног, не сводя с красавицы завороженного взгляда. Говорил юноша; надо полагать (поскольку вряд ли он мог поведать ей правду о себе и своем путешествии в замок Друстана, а оттуда в Камелот), что повесть сводилась главным образом к нынешним его любовным чаяниям. Итак, он говорил, а она улыбалась и слушала, прелестно изображая интерес, но стоило Александру отвернуться, и наблюдатели заметили, как дама украдкой зевнула. Вскорости королева подала юноше руку; он жадно поднес к губам тонкую кисть. Моргана подалась вперед, по-прежнему улыбаясь, и сказала что-то, отчего Александр проворно вскочил на ноги и протянул руки, чтобы помочь даме подняться. Красавица позволила заключить себя в объятия и расцеловать долгим, страстным поцелуем, прежде чем он подсадил ее в седло.

Подслушивать наблюдателям нужды не было. Они и так знали, о чем шла речь. Все это они видели и слышали уже не раз. Королева приманила очередного молодого глупца в свою постель, и дурачок побежит на свист и будет одурачен еще и еще, а со временем, вероятно, узнает и цену, которую ему придется заплатить за собственное безрассудство.

О цене Александр узнал где-то спустя месяц. Чудесный, восхитительный месяц, самый замечательный месяц в его молодой жизни – или, по крайней мере, сам он в это свято верил. Юноша не отходил от королевы Морганы ни на шаг весь день, делил с ней ложе ночью, видел, что его предпочитают всем прочим рыцарям ее маленького двора; дни и ночи летели как блаженный сон, так что если в него и врывалась действительность, с головокружениями, головными болями и, хотя юноша ни за что в этом не признался бы даже себе, с неодолимым желанием побыть одному и как следует выспаться хотя бы одну ночь, Александр о ней тут же и забывал, едва осознав. Или, скорее, госпожа заставляла его забыть – поднося дурманное вино в золотом кубке и лаская мягкими губами и опытными пальчиками. Тогда он снова тонул в страсти, принимая ее за любовь, и снова присягал на верность той, что опутала его сладостными шелковыми сетями, как паук – муху.

Но вот однажды у замковых врат возникла какая-то суматоха – и во двор влетел всадник на загнанной лошади, требуя королеву Моргану. Измученный долгой дорогой, с ног до головы в грязи, выглядел он так дико, что паж кинулся к покоям, где королева завтракала с Александром, и громко постучал в дверь.

Моргана еще не вставала. Томно раскинувшись на подушках, она лишь приподняла брови, но Александр, с некоторых пор сделавшийся чрезвычайно раздражительным, сердито крикнул:

– Кто там? Как вы смеете тревожить королеву?

– Господин, но к королеве прибыл гонец. Это граф Ферлас. Он вернулся и должен немедленно ее увидеть. Милорд, она проснулась?

– Да как она может спать в таком шуме? Ступай и вели ему подождать!

Но Моргана, решительно оттолкнув юношу, резко села на постели:

– Грегори? Пришли графа Ферласа сюда! Пришли его сюда немедленно!

Отбросив покрывала, королева спрыгнула с кровати:

– Александр, мое платье!

– Но, госпожа, вы примете его прямо здесь?

– А где ж еще? Мне необходимо срочно с ним увидеться. Подай мне домашнее платье, если не хочешь, чтобы я встречала его нагишом!

Александр принялся сбивчиво объяснять. Для него королевина опочивальня, роскошно разубранная гобеленами и шелковыми занавесями, с окнами, что ныне полнятся солнечным светом и выходят на реку и лес, – это обитель наслаждений, святилище их любви и воспоминаний, которые – юноша готов был поклясться – навеки запечатлены в его памяти.

В коридоре затопали торопливые шаги. Александр едва успел набросить на себя сорочку, как снова раздался стук в дверь. Королева Моргана, неспешно затягивая пояс, крикнула: «Входите!» – и в комнату явился только что прибывший граф Ферлас в сопровождении королевиных прислужниц и двух пажей.

Граф оказался дюжим и крепким молодым здоровяком, но, когда он преклонил колена перед королевой, стало видно, что он с ног валится от усталости.

Моргана протянула ему руку для поцелуя, жестом велела прислужницам и пажам отойти подальше и резко спросила:

– Что нового?

– Ничего. Я не преуспел и вернулся с пустыми руками.

– С пустыми руками? И – никаких следов?

– Никаких. Мы везде расспрашивали, но никто, похоже, ничего о нем не знает, если не считать обычной болтовни про магию, и не у Мерлина ли…

– Это все не важно! Ты с ней виделся? Говорил?

– Нет. Нам сказали, она уехала на юг. Тогда мы поскакали туда, куда вы нас направили…

Поспешным жестом Моргана заставила его умолкнуть:

– Не здесь. Оставь. Позже. Ты не преуспел, так что какая разница, куда вы поскакали?

Она помолчала несколько мгновений, глядя прямо перед собою невидящим взглядом и терзая прелестными зубками нижнюю губу. А затем, словно отмахиваясь от неведомой неприятности, снова обернулась к коленопреклоненному гонцу:

– Значит, нам, видимо, придется попытаться еще раз. А как насчет того, другого дела, что я поручила Мадоку? Твой брат Юлиан съездил к нему в Банног-Дун?

– Нет, госпожа. Я как раз собирался вам рассказать. В том не было нужды. Мадок сам приехал к нам в Лугуваллиум. Похоже, он уже вступил во владение и надежно закрепился. Он велел передать вам, что все в порядке и дело скоро решится.

– Ну хоть что-то хорошее. Позже я переговорю с Юлианом. Я так понимаю, он вернулся вместе с тобой? Где он?

– Госпожа, он мертв.

Александр топтался рядом, но в кои-то веки на него не обращали внимания. Юноша удивленно вскинул глаза, когда королева проронила всего лишь:

– Да? Но как?

– Колдовство, не иначе. Так мне думается. Когда мы выехали из Лугуваллиума, Юлиан пожаловался на недомогание и колотье в боку, а ночью поднялся жар – и в три дня его не стало.

Глядя на усталое, искаженное горем лицо гонца, Александр преисполнился жалости. Он ждал, что королева подаст графу знак подняться с колен или хотя бы прикажет кому-нибудь из слуг поднести ему вина, но ничего подобного она не сделала. Моргана присела на край кровати, подперев голову кулачком, и, нахмурив брови, глубоко задумалась, ни на кого не глядя.