Cake Cat - Багряное Пламя [СИ]

- А что ж мне делать-то было? – взмахнул руками приор, будто намереваясь взлететь, - богу-то всё равно одному молимся, уж поступиться званиями этими да прежней иерархией – меньшее из зол, нежели на костре гореть.

Так фамильярничать с приором мало кто мог себе позволить, даже с пьяным Евгением старались держаться почтительно. Но Альвин имел такую родословную, которая позволяла по-приятельски общаться даже с императором, не говоря уже про иерархов Ордена. Строгой подчиненности у имперского инженера никогда и не было, поэтому ушлый Альвин мог себе позволить поболтать по душам и с Августином, и вхож был к самым влиятельным магистрам.

- Так значит, ты своими руками и позволил свершиться тому, что сейчас так осуждаешь, - резонно заметил Альвин.

- Я был один против всех!

- Может, стоит передать твои слова вот хотя бы Преподобному. Так у тебя сразу появится возможность снова побороться за справедливость. Правда, уже на пыточном столе.

- Антартес с тобой! – будто даже немного протрезвев, завопил Евгений, - дашь ты старику поворчать о былых временах или нет?

Наёмники, всё это время едва сдерживающие усмешки, на этот раз разразились хриплым смехом, но быстро взяли себя в руки и с опаской теперь поглядывали то на Альвина, то на Евгения, боясь выказать своё присутствие. Теперь, конечно, Инквизиция стала куда более мягкой, чем в былые времена, но всё-таки даже слышать, как кто-то насмехается над самим приором, в любое другое время было бы чревато последствиями.

- Говорю я вам: всё нынче такое гнилостное, да и сами люди уподобились троглодитам: живут в своих пещерах и видеть не могут, да и не желают, - никак не унимался Евгений, уже через минуту позабыв о словах Альвина, - почему, спрашиваю я вас, в каком-нибудь даже захудалом северном герцогстве бога ихнего куда как больше почитают и чтят его заветы, даже если в глаза этого бога не видели, и слыхать не слыхивали, нежели мы всеблагого Антартеса?

- Да потому, что выхода другого у них нет. Антартес их души к себе не примет, уйдут они в небытие, вот и приходится богов себе выдумывать, довольствуясь чем есть, - вступил в разговор один из наёмников, задумчиво поглаживая свою остроконечную бороду.

- Чушь! – рявкнул Евгений, нащупывая на земле своими короткими толстыми пальцами бурдюк с вином.

- Это всё потому, что Антартеса до панибратства низвели. Бог простит то, бог простит сё. И задницу вам тоже бог подотрёт, когда грехами своими обделаетесь, ведь всепрощающий и всемилостивый. А на суде небесном стоит только сказать: «Каюсь, грешен был и глуп», как сразу прощение обретешь. В священной книге сказано одно, да ведь найдутся демагоги, которые переиначат всё так, будто волен человек делать что угодно, и будет ему прощение в любом случае. Если видят, написано: «Антартес людей как детей своих возлюбил», так сразу думают, будто Антартес им наподобие отца – всё за них сделает, а им самим можно вечно детьми оставаться. У варваров бог высоко, его и не видно и не слышно, потому как обращать внимание на людишек для него – что человеку на муравьев. Он лишь диктует закон, и стоит тебе нарушить этот закон единожды – разбираться с тобой никто не будет, отправишься прямиком на муки вечные.

- Так и Антартес уже полвека не являлся людям, - напомнил я Евгению.

- Полвека – лишь мгновение для бога. Мы всё равно знаем о его присутствии и участии. Еще отец мой видел Антартеса, видел, как он к людям снизошел в облике огненном фениксу подобный. Раньше он лично корону на голову императорам возлагал, потому как правили они мудро и долго. А сейчас каждый день новая кукла на троне. Империи рушатся одна за другой, народ в грехах погряз и нищете. И пока не станут все снова к праведности стремиться, пока порядок не наведем, не видать нам его солнечного лика…

- Но для людей пять десятков лет это – целая жизнь, можно и забыть.

- Для того и нужна Инквизиция. Напоминать и карать, быть правосудием божьим и… что это?

Приор вдруг вскочил на ноги и, пошатываясь, начал нервно озираться. Наёмники снова тихонько захохотали, прикрываясь руками подобно девицам на светском приёме.

- Садись отче, это вино клокочет у тебя в ушах, - засмеялся и Альвин, бросая в Евгения поднятую с земли шишку.

Громко заржали испуганные лошади и тут же раздались крики дозорных, несущих службу почти в самой темноте леса. Весь лагерь встрепенулся в мгновение ока, и начал спешно вооружаться и строиться, готовясь к битве. Несколько раз хлопнули тетивы арбалетов, и всё смолкло. С моего места сложно было разглядеть, из-за чего возник переполох, но вот темноту разрезали десятки факелов, осветив пространство и за пределами костров.

Огромное тело лежало у дуба, одиноко росшего на самом краю тракта. Поверить в существование таких чудовищ человеку, живущему за пределами Ауреваля, пожалуй, было бы очень сложно, однако теперь любой желающий мог убедиться в его реальности. Огромный волк высотой в холке достигал пяти футов, а длиною от кончика хвоста до чёрного носа – все пятнадцать. И если бы не три арбалетных болта, торчащие из раскрытой, полной острых зубов пасти, спины и глаза чудовища, смотреть на эдакое чудо без дрожи в коленях было бы невозможно.

- Что это за тварь? – протрезвевшим голосом спросил у меня Альвин, опасливо переводя взгляд с темноты чащи на труп зверя.

- Волк.

- Такого размера? Они разве не стаями охотятся?

- Эти – нет, - рассматривая раскрытую пасть чудовища, ответил я, - вот эта тварь – дальний родственник и прародитель всех волков. Водится только здесь, в Ауревале на самых дальних его оконечностях, где еще остались мамонты, на которых они охотятся.

- Надеюсь, тебе лучше знать. Что-то не хочется мне встречаться с десятком еще живых «волчков».

- Трофей – мой, - заключил один из егерей, нёсших дежурство, и чей выстрел, судя по всему, и прикончил чудовище.

- Оперение – моё, смотри, - отозвался второй, не желая уступать добычу.

- Да у вас одинаковые оперенья, дурни, - вклинился Альвин, - прямо со склада заставы, лично комендантом выданные. Третий-то болт чей?

Все вокруг возбужденно загомонили, обсуждая произошедшее. Егери, нёсшие этой ночью дежурство, гордо посматривали на остальных и уже, видимо, раздумывали над тем, как бы побыстрее содрать с чудовища шкуру и прокутить вырученные за нее деньги.

- Старый болт, - заключил кто-то, - вон, рана гноится.

- Да и стыдно так шкуру портить имперскому стрелку.

При ближайшем рассмотрении действительно стало понятно: волка ранили не позднее четырех-пяти дней назад. Оперение болта погрызено и изломано. Интересно, что же стало со стрелком? Впрочем, если посмотреть на челюсти чудовища, вполне можно предположить самое очевидное.