Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Темнота, запах травы, сплетение прекрасных тел — казалось, даже небо на время отбросило свое равнодушие, очами-звездами вглядываясь в эту испепеляющую страсть. А потом ведьма, Аззира, ушла. Сказала, что скоро вернется. Но не вернулась, хотя он прождал довольно долго. Раздраженный, он вновь вышел к озеру, у которого догорали последние костры и, опустошенные, бродили люди. Определенно, оргия уже завершилась. Аззиры он не нашел, и ему ничего не оставалось, как вернуться во дворец и дождаться ее там. Где бы она ни находилась, а возвратиться ей рано или поздно придется. И вот тогда он расспросит ее обо всем. И она расскажет, он вынудит ее рассказать, как такое возможно — из дохлой рыбы превращаться в безумную, полную огня Богиню.

Но в эту ночь и это утро ему так и не удалось поговорить с Аззирой, хотя он, не обращая внимания на робкие возражения служанок, решительно прошел в покои-владения жены. Ее комнаты Аданэй видел первый раз и в другое время с любопытством рассмотрел бы окружающую обстановку, но сейчас все его мысли были заняты лишь ею.

Она вернулась, как он и ожидал, ближе к рассвету. Точнее, ее вернули, внесли на руках две жрицы, в одной из которых он узнал Маллекшу.

— Кто впустил тебя? — не подумав, выпалила последняя, вызвав на лице Аданэя изумленную усмешку.

— Разве царю Илирина требуется разрешение для посещения покоев собственной жены? — протянул он, но тут же отрывисто бросил. — Что с ней?

Маллекша ответила не сразу, но все-таки ответила, слегка поведя плечами:

— Пьяна, Великий.

После этого обе жрицы с Аззирой на руках вышли в соседнюю комнату. Разумеется, он отправился следом. Он собирался выяснить, чего бы ему это не стоило, что на самом деле представляла собой его жена. И жрицы не посмеют ему помешать.

Комнату, в которой Аззиру положили на кровать, Аданэй осмотрел внимательнее, ибо помещение это оказалось столь же странным, сколь и сама Аззира. Освещенное лампадами, оно не впускало серого утреннего света: большие окна скрывались за плотными темными шторами. На полу беспорядочно валялись тюбики с красками, какие-то кисти и картины, в основном незаконченные, либо казавшиеся таковыми. И довольно-таки мрачного содержания: руины, кровь, смерть, какие-то тени и чудовища. Все так, как и рассказывал Вильдерин.

Вильдерин… Интересно, где он и что с ним? Хотелось бы верить, что на новом месте юноша счастлив.

Отогнав непрошеные мысли, Аданэй вновь посмотрел на Аззиру. Она еле слышно пошевелилась и что-то простонала. Он подошел ближе, но тут же отпрянул, не в силах побороть собственного потрясения и возмущения — на теле жены, ее шее и плечах темнели багряно-лиловые отметины чужих губ. Значит, пока он подобно глупцу ждал ее в роще, она блудила! Проклятая жрица! Божественная шлюха!

Несмотря на осознание, что он сам всякий раз отвергал Аззиру, когда она являлась в иной ипостаси, успокоиться оказалось сложно. Хотя, чего таить, его самого никогда не останавливало наличие жены. И вряд ли остановит в будущем.

Маллекша словно подслушала его мысли.

— Тебе придется привыкнуть, Царь, — сказала она.

— К чему?

— К многоликости Богини, — и, словно опасаясь, что он последует за ней и начнет задавать новые вопросы, поспешила покинуть комнату. Вторая жрица, которая так и не произнесла ни единого слова, двинулась следом.

Аданэй остался один на один с пьяной и зацелованной Аззирой. Какое-то время со смешанным чувством отвращения и восторга смотрел на жену, а затем, и сам не заметив как, уснул рядом с ней на кровати.

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Аданэй проснулся, ведь в помещении царила все та же тьма. И действовала она весьма угнетающе. Он поднялся, неторопливо подошел к окнам и раскрыл шторы, обдавшие его плотным облаком пыли. Видимо, с тех пор как царица сюда заселилась, она не раскрывала их ни разу. И это, по меньшей мере, странно.

Стоило дневному свету ворваться в комнату, как Аззира застонала, прикрыв лицо руками.

— Закрой. Сейчас же, — прохрипела она.

— Сама закрывай, — огрызнулся Аданэй.

Аззира вскинула на него негодующий взгляд, вскочила и кинулась задвигать шторы. Потом зажгла лампаду и довольно мило поинтересовалась:

— Что ты делаешь здесь, мой ночной бог?

— Пришел узнать, с кем ты была после меня той ночью.

Глаза Аззиры заволокло пеленой, она уставилась куда-то вдаль, затем снова перевела взор на Аданэя:

— Я не помню…

— Не помнишь?! Ты была с мужчиной! А может, и не с одним, — процедил он.

— С мужчиной? — пробормотала она. — Да, наверное… Но я и впрямь не помню.

— Ты так просто об этом говоришь?

— А в чем дело?

— Да в том, что это слова трактирной шлюхи, а не…

Его прервал оглушительный хохот, а когда смех умолк, Аданэй услышал:

— Шлюхи?! И это говоришь мне ты? Ты — тот самый Адданэй, который так долго проводил ночи с Лимменой ради власти?

— Это было необходимо нам всем!

Но Аззира словно не услышала.

— А о вас с Вильдерином и вовсе ходили слухи, будто вас связывала не только дружба.

— Умолкни! — Аданэй почувствовал, как в душе зародилась ярость. — Не смей повторять нелепые выдумки черни!

И она замолчала. Только вот Аданэй был уверен, что причиной тому послужили вовсе не его слова. Напротив, женщина будто и не услышала их, просто утратив интерес к спору. Снова взгляд ее заволокло уже знакомым ему туманом, словно она перенеслась куда-то очень, очень далеко отсюда.

— Ты ненормальная, — пробормотал он себе под нос.

— Ненормальная? — Аззира заглянула ему в лицо. — А что есть нормальность? Ты знаешь? Где она — та грань, что отделяет разум от безумия?

— Послушай, ты прекрасно поняла, о чем я говорил. К чему эти мудрствования? — поморщился Аданэй.

— Никаких мудрствований, я всего лишь задала вопрос, — пожала плечами Аззира.

— Предпочитаю не отвечать на глупые вопросы.

— Твое право.

Аданэй сменил тему:

— Твои картины. Они ужасны. Кровь, смерть, руины. Зачем рисовать такие отвратительные вещи?

— Разве жизнь менее отвратительна?

— Почему же ты до сих пор живешь?

— Я не могу уйти. Я еще не все свершила.

Она немного помолчала и продолжила:

— В детстве я пыталась уйти. Я видела преддверие. Там очень хорошо. Там нет этого дневного света, который сводит меня с ума. И этого ужасного солнца нет, — последние слова она почти прошептала, погрузив пальцы в собственные волосы. — Но меня не пустили. Сказали, что рано. И с тех пор, как я вернулась в этот убогий мир, мне все время кажется, будто из груди вырвали кусок плоти и оставили там. И это сводит меня с ума куда сильнее, чем солнце.

«Чем солнце? — подумал Аданэй. — Интересно, не с солнцем ли связано это ее дневное состояние моллюска? Что же за неведомая болезнь владеет тобой, Аззира?».