Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

И Кайлу это полностью устраивало. За свои пятнадцать лет она первый раз увидела настоящего воина и сразу поняла, что он не чета знакомым с детства деревенским юнцам. Тем более, он был так красив! И так молод. Присутствовала в нем и какая-то неразгаданная тайна, ведь никому так и не удалось выяснить его прошлое. И он был по-юношески гибок, но силен. Его темные до плеч волосы выбивались из-под платка, повязанного наподобие того, как это делали разбойники и рыбаки, красивая улыбка редко, но появлялась на смуглом от солнца лице, а светлые глаза поглядывали на мир дерзко. Одевался он в свободную, вроде бы невзрачную одежду, но которая совсем не походила на крестьянскую. И еще эти мечи, с которыми юноша почти не расставался — Бреден был просто великолепен!

За тот неполный месяц, что он здесь находился, это успели признать без малого все женщины старше тринадцати и младше тридцати. И естественно, многие мечтали стать его подругами, да только Бреден вел себя замкнуто, говорил мало и никого не подпускал близко. И потому Кайла очень гордилась тем, что являлась исключением. Но в этом была ее заслуга. Она, в отличие от остальных, не пыталась навязываться к Бредену с болтовней, надоедать ему вечными расспросами. А потому юноша не противился, а скорее даже радовался, когда она без слов присаживалась рядом с ним на пригорок, на котором Бреден частенько проводил время, глядя куда-то вдаль и о чем-то думая. В такие моменты он напоминал Кайле персонажа старых красивых легенд — таким отрешенным, печальным и загадочным становился его взгляд.

В один из таких радостных для Кайлы дней, когда она снова сидела рядом с Бреденом, который, чего таить, давно уже приходил к ней во снах, во взгляде его ей почудилось невиданное доселе выражение. Будто какое-то чувство она уловила в нем. Чувство к ней, Кайле? Надежда бабочкой трепыхнулась в сердце, заставила его замолотить о ребра, и Кайла осмелилась высказать то, что много раз, в разных вариантах, прокручивала в голове:

— Бреден, я не знаю кто ты и кем ты был. Мне все равно, даже если ты был преступником и убийцей.

Он молчал, только слушал внимательно. Это воодушевило девушку, и она продолжила:

— Я знаю, что ты видел большие города и разных людей. А я не видела их. Я просто деревенская девчонка. Зато я вижу больше. Я вижу, что ты в жизни изведал горе. Оставайся здесь, Бреден. Я излечу тебя. Я люблю тебя. Я не буду мешать тебе, если ты хочешь, я стану твоей тенью. Тебя ни одна женщина не будет любить так, как я!

И затаила дыхание, ожидая ответа. В лице Бредена промелькнуло недоумение, затем смятение и растерянность. А дальше он засмеялся. Громко, искренне засмеялся, обнажая ряд ровных зубов. Кайла вскочила. Этот смех показался ей обжигающей оплеухой, она почувствовала, как щеки заливает жгучей краской стыда и унижения. Еще немного, и из глаз ее хлынули слезы:

— Ты… ты, — захлебываясь, пыталась она вымолвить. — Как ты можешь быть таким жестоким! Я для тебя никто, девчонка из простонародья… Но смеяться! Смеяться… Как ты можешь?! Я ненавижу тебя!

И она, путаясь в собственной юбке, побежала прочь, по пути позорно упав, будто и без того ей не хватило позора. В глазах, заполненных слезами, все расплывалось, не получалось рассмотреть даже то, что находилось от нее в ярде. По пути она упала еще раз, но, слава Богам, хотя бы второго падения этот спесивый Бреден не увидел: она уже скрылась за холмом.

А Бреден остался сидеть и все никак не мог утихомирить свой смех. Он и не прекратился. Да только если бы Кайла задержалась чуть подольше, она услышала бы, как смех перерос в истерический хохот, который вскоре превратился в сдавленные рыдания, что делались все тише и тише — и вот уже Бреден негромко, но очень горько плакал.

Мало-помалу он успокоился и перевел взгляд в горизонт. Воспоминания снова нахлынули. Будь проклята эта память! Он постоянно старался гнать ее от себя, он уже почти привык к своему новому имени. Привык к этой деревне. Привык почти ко всему. Точнее — привыкла.

И сейчас она сама не понимала, чего хочет на самом деле — скрыться окончательно или быть найденной.

«Элимер, мой Элимер, найди меня. Верни меня! Я все еще чувствую твои прикосновения на своей коже, я все еще ощущаю запах твоего тела, твои слова до сих пор горят во мне. Я не в силах тебя забыть, мой Элимер! Что же сделали с тобой Духи! Что они сделали с нами! Почему они заставили бежать от тебя, которого я люблю. Которого никогда не перестану любить. Почему тебя свела с ума ненависть? Зачем ты так сильно ненавидел брата, когда мог столь же сильно любить меня? Элимер! Найди меня! Верни меня! Где же ты сейчас? Я так хочу, чтобы ты нашел меня. И так боюсь этого, что скрываюсь под чужим обличьем и вздрагиваю каждый раз, когда мне приснится, будто за мной приехали твои серые. Я проклинаю тебя, и я благословляю тебя, мой Кхан, мой Элимер!»

Когда Шейра, пройдя мимо стражи, охраняющей замок, оказалась в столице, она прекрасно понимала, что истекут самое большее сутки — и все серые поднимутся, чтобы отыскать ее. Понимала, что действовать нужно быстро, если она не хочет попасться. У нее были деньги, драгоценности, оружие, и она избрала единственно возможный способ скорее исчезнуть из Инзара, а следом за этим и из Отерхейна. К айсадам идти было нельзя — там ее стали бы искать в первую очередь. И Шейра решила затеряться далеко-далеко от центра страны. Она остановила извозчика, он отвез ее в порт — почти каждое утро по Элайету отходили груженные товарами купеческие корабли. Она надеялась, что сейчас один из таких дней и что ей удастся уговорить капитана взять ее с ребенком на борт. И неважно, сколько придется заплатить.

И словно Боги улыбались — все получилось. Перед тем, как сесть на торговую ладью, она купила козу, чтобы у Ирэйху всегда было молоко. Спустя день она сошла с корабля, оказавшись у восточных границ Отерхейна.

Вслед за этим пришла мысль, яркая догадка — перейти границу, пройти через край Высоких Холмов и вступить в Илирин. Там, на вражеской земле, ее точно искать не станут. Что она будет там делать, Шейра и представить себе не могла и потому даже не пыталась об этом думать. В любом случае, она надеялась со всем справиться, все вынести, чтобы ее и Элимера сын вырос здоровым, сильным и ни в чем не нуждался. В лесу, на побережье, она остригла волосы и теперь в мужской одежде, с короткими волосами стала еще больше походить на мальчишку. В первой попавшейся по пути деревне купила коня. Тогда ей и пришла в голову мысль выдать себя за юного мужчину, а для полной иллюзии она плотно перемотала под одеждой грудь. Уже позже, когда Шейра оказалась на землях Илирина Великого, она придумала окрасить волосы в темный цвет. В одном из поселений, мимо которых проезжала, она заметила краем глаза, как женщины разводили в воде какой-то порошок цвета ржавчины и наносили его себе на голову. Шейра почти сразу поняла, для чего этот порошок предназначался и, кое-как объяснившись с местными жителями с помощью жестов, приобрела себе такой же.