Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Когда Аданэй вошел в покои Аззиры, он обнаружил там не ее, а Шлеепа. Точнее, ему показалось, что это Шлееп, пока он — она — не обернулся. Магнетический взгляд и женская улыбка выдали, что он видит перед собой жену. Но только волосы Аззиры оказались острижены по плечи, как у Шлеепа, а тело скрылось под широким балахоном — таким же, какой иногда носил ее брат.

— Аззира! Что это? Что ты с собой сделала?! — воскликнул он, приближаясь к ней и крепко хватая за плечи. — Твои волосы! Твои необыкновенные волосы! Зачем?! Ты… ты выглядишь как Шлееп! Я даже не сразу понял, что это ты. Проклятье! Зачем?!

— Я и Шлееп — мы одно. Пусть это видят все. Хотя бы сейчас. Конец близок, Адданэй, неужели ты не чувствуешь?

— О чем ты?

— Конец. Круг замкнется. Мы освободимся.

— Я тебя не понимаю.

— Ты и не должен. Мир обречен. Возьми от последних его дней все, что можно. Ибо Круг скоро замкнется.

— Не сходи с ума, прекрати все это. Не желаю ничего слушать.

— Как скажешь, мой бог, — лукаво улыбнулась женщина. — Вместо того чтобы говорить, я стану любить тебя, — она приблизилась: маленькая, теперь чем-то похожая на своего блеклого брата, она все равно лишала рассудка, повергала в темную пучину страсти.

— Еще только одно, — вставила она шепотом. — Завтра я и Шлееп уедем в Нарриан, на побережье, на исконную землю Матери. Ильярну я хочу забрать с собой.

— Зачем?! — взвился Аданэй.

— Обряды, таинства… Наша дочь должна окунуться в лоно Богини. Такова традиция.

— Но она малышка совсем, а путь долгий. Нет. Ты не возьмешь ее. Я не позволю.

— Пожалуйста. Пойми, так нужно, — в голосе ее послышались вкрадчивые нотки. — С нами не случится ничего плохого. Магия Богини хранит и ее, и меня.

— То-то она тебя хранила, когда ты чуть не умерла при родах, — фыркнул Аданэй.

— Но не умерла же, — отозвалась Аззира. — Значит, хранила.

— А Шлееп тебя зачем? — подозрительно спросил он.

— Я уже отвечала. Мы с ним — одно. Только с ним я обретаю цельность, а он — со мной. Да и не могу я оставить его в Эртине — его здесь все ненавидят. И потом — там, в Нарриане, куда безопаснее, чем в столице.

— Это еще почему?

— А как ты думаешь? Ты же сам говорил, что твой брат скоро объявит войну. Несложно догадаться, что он всеми силами попытается захватить столицу. А вот Нарриан — он далеко.

— Но попытки Элимера останутся только попытками! — Аданэй начал злиться. — Наше войско достойно встретит этого ублюдка! И Эхаския выступит на нашей стороне. И отряды наемников уже в пути. Отерхейну не прорваться.

— Может быть, да. А может быть, нет, — неопределенно протянула Аззира. — В любом случае в Нарриане безопаснее. Да и не таким уж долгим будет наше путешествие. Ты и соскучиться не успеешь, зато мы не будем отвлекать тебя от подготовки к войне.

— В этом, конечно, есть здравый смысл… — он задумался. — Но твоя прихоть мне все равно не нравится.

— Это не прихоть, мой бог. Это — необходимость! Ильярна должна узнать Богиню!

Аданэй долго молчал, но наконец выдавил:

— Хорошо. Так и быть. Но я сам подберу воинов и слуг, которые будут сопровождать вас. И береги Ильярну.

— Конечно, — пропела она, прижимаясь к нему крепче. — Все, что угодно, мой бог.

Руки ее сцепились за шеей Аданэя, губы прикоснулись к губам, и больше она уже не отвлекалась на разговоры.

Аззира с братом и дочерью покинули столицу спустя сутки, еще затемно, поэтому Аданэй не застал их отъезда и не успел попрощаться. А его жена просто не сочла прощание необходимым.

«Она все та же, — удрученно подумал Аданэй. — Ее ничто не изменит».

Он невесело уставился на умирающую свечу на столе, вздохнул, и от этого вздоха язычок пламени потух — и в могильном мраке утонули покои. Крикнув рабов, Аданэй приказал зажечь камин и свечи в канделябрах, и скоро тревожный свет оттеснил тьму: она затаилась в углах, посматривая оттуда голодными глазами и выжидая, чтобы вновь проглотить комнату.

Аданэй встряхнулся: хватит переживать из-за причуд жены, сейчас не до нее! Сейчас, когда Отерхейн отошел от поражения в Антурине, и Элимер готовился объявить Илирину войну. А значит, скоро двинутся на древнее царство — новую родину Аданэя, — дикие орды родины былой.

С момента отбытия Аззиры прошло трое суток, когда Аданэй распахнул глаза в ночь.

Сон исчез — его спугнул голос. Тот голос, в котором никогда прежде не слышалось паники, да и не могло слышаться. Не могло — однако теперь она звучала, сквозила в каждом слове, произнесенном этими почти божественными устами. И это пугало куда сильнее, чем любая угроза.

«Аданэй! Аданэй! Проснись! Просыпайся, сожри тебя тьма!»

«Шаазар? Что ты…»

«Нет времени! Собирайся в путь! Сейчас же!»

«Что? Какой путь? Я не могу. Я должен быть в столице. Война почти грянула, а ты…»

«Твоя война — ерунда по сравнению с тем, что готово свершиться!»

«Объясни!»

«Долго объяснять. Просто делай! Помнишь свой долг? Пришло время. Мчись в Нарриан. И останови то, чего не должно быть».

«В Нарриан? Да ведь там моя дочь! И Аззира! — Аданэй подскочил на кровати: последние остатки сна испарились. — Что случилось? Скажи мне!».

«Я не знаю. Все скрыто. Но я чувствую — страшное. Для нас обоих. Спеши!»

«Так перенеси меня! Щелчок твоих пальцев — и я там!»

«Я не могу. Сейчас — нет. Все слишком хрупко, слишком на грани, силы гуляют. Силы, даже мне неподвластные! Тебе придется самому. Но я освобожу твой путь. Давай же!»

«Почему…»

«Бестолковый мальчишка! — Шаазар сорвалась на крик. — Хватит вопросов! Пришел час — я требую возврата долгов. Езжай в Нарриан! Найди Аззиру! Только для тебя она все еще уязвима!»

Неизвестно, что подействовало больше — страх за Ильярну, намек, что Аззира собирается сделать что-то ужасное, или его собственные предчувствия, которые нашли подтверждение в панике Шаазар, но больше Аданэй не медлил.

Спустя неполный час он уже мчался по ночной дороге. А в голове его звучал, постепенно затихая, голос:

«Лети, мальчик! Лети как птица! Ничто не преградит тебе путь, холмы и реки расступятся перед тобой, солнце и звезды укажут путь, и ляжет дорога лентой. Лети!»

Шаазар стояла посреди своего леса, глаза ее фосфоресцировали во тьме, светились, не освещая. Она заламывала руки, вглядывалась в недоступную смертным даль, она кусала, до боли кусала губы. Ужас, страх и отчаяние искажали совершенные черты ее лица. Все-таки бессмертные тоже способны чувствовать…

— Лети, — прошептала она одними губами. И это было не повеление — это была мольба.

Зима уходила, а весна нерешительно подкрадывалась к Отерхейну, войско которого готовилось выступить против старого врага. И выступило бы спустя полмесяца, если бы не странное известие, привезенное из Эртины. Известие, которое ускорило события.