Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Что-что? Их царь, Аданэй, их герой, тоже из Отерхейна? Ну и что? Это было так давно. С тех пор он посвятил себя Богине, отрекся от прежней родины, соединился с Аззирой и подарил стране наследницу. Да помилуйте, в сказаниях менестрелей он уже давно илиринец!

В эту ночь Гиллара уснула довольной. Все шло как нужно. С границ, правда, доносили, что отерхейнская орда уже выступила в путь. Ну что же, илиринское войско тоже давно подготовилось к битве. И даже больше — люди так и рвались в бой, вдохновленные божественным огнем. А Хаттейтин уже до мелочей продумал наиболее выгодное расположение войск.

С такими мыслями женщина заснула, однако чьи-то осторожные шаги под дверью ее разбудили. Еще немного, и дверь тихо дернулась — и отворилась. Гиллара едва сдержала крик, увидев, как в проеме, приложив палец к губам, показалась Маллекша. Что могло понадобиться жрице в этот час? И почему охрана ее не задержала? Наверняка что-то важное заставило ее побеспокоить Гиллару.

Словно в подтверждение этой мысли Маллекша прошептала:

— Это я. Нам нужно поговорить о вещах очень значимых для тебя и Илирина. Хаттейтин тоже со мной, не пугайся.

И только увидев, как Гиллара кивнула, жрица вошла в покои. Следом за ней появился военачальник, плотно закрыл за собой дверь и запер ее на ключ.

«Откуда у него ключ?» — испугалась Гиллара, но виду не подала: сначала она хотела послушать, с чем они пришли.

— Что случилось? — спросила она. — Вы меня разбудили.

— Ты стара, Гиллара, — мягко проговорила жрица. — Мне кажется, тебе давно уже нужен отдых, а не власть.

— Что?

— Пора тебе снять с себя эту ношу. Тем более, я готова взвалить ее на себя.

Гиллара хотела закричать, позвать стражу, но передумала, ощутив возле шеи холодное лезвие хаттейтинова кинжала.

— Вы мне обещали, — прохрипела она, с ненавистью глядя на Маллекшу. — Вы солгали.

— Да, — пожала плечами жрица. — Но тебе ли удивляться лжи?

— Чего вы от меня хотите?

— Вот это дельный вопрос, — прохрипел военачальник, отодвигая кинжал. — Только не вздумай кричать, стражи поблизости нет, тебя никто не услышит.

Маллекша достала из-за пояса свиток чистого пергамента, передала Гилларе, подвинула поближе к ней лучину и скомандовала:

— Бери чернила и пиши.

Удивительная власть — власть Богини — послышалась в этом голосе, и Гилларе ничего не оставалось, как подчиниться. Эта ночь, этот тусклый свет, лезвие, предательство, жуткий голос Маллекши и ее собственная старость — да, старость, жрица сказала правду, — словно бы надломили волю. Дрожащими руками женщина окунула перо в чернила.

— Пиши, — повторила Маллекша: — «Я, Гиллара — наместница царей Илиринских — не способна более нести бремя власти. Не должно это, когда старые царят после молодых. В душе моей боль, я желаю лишь покоя и забвения, а посему отказываюсь от регентства. Маллекше — жрице и наставнице…»

— Я не стану этого писать, — процедила Гиллара и отбросила перо в сторону.

— Тогда ты умрешь, — спокойно, будто бы равнодушно, промолвила жрица.

— Вы не сумеете, вас поймают!

— Ну что ты, все подумают, будто ты сама себя убила. И все в это поверят и даже поймут. Ведь ты потеряла и детей, и внучку, и зятя. Ты в отчаянии.

Повисло долгое молчание, прежде чем Гиллара прошептала, признав свое поражение.

— Что будет потом? Я напишу — что будет со мной потом.

— Ничего страшного, — смягчилась Маллекша. — Уедешь в ссылку. Туда, где находилась до смерти Лиммены, только и всего.

— Клянись. Клянись мне своей Богиней, что не убьешь меня!

— Клянусь. Именем Богини.

Гиллара горько вздохнула и снова взялась за перо. Что ж, очень больно проигрывать, но так случается. Всегда следом идут те, кто моложе и злее тебя. И может, это к лучшему. В конце концов, она действительно смертельно устала, и может, пора оставить грезы о власти…

Мысли ее прервались, как только Маллекша вновь начала диктовать:

— Итак… — задумалась жрица. — Нет-нет, это не пиши, — замахала она руками, видя, как Гиллара, в безмыслии, уже собралась выводить «итак».

— Вот, теперь пиши: «Маллекше — жрице и наставнице дочери моей Аззиры — жертвенной царицы илиринской, — а также славному военачальнику нашему Хаттейтину, завещаю я править до совершеннолетия внучки моей, царевны Илльярны. Да будут благосклонны Боги к Илирину Великому».

— Ну, вот и все, — удовлетворенно переглянулись новоявленные узурпаторы. Маллекша забрала из рук Гиллары пергамент, пробежала его глазами и, довольно хмыкнув, вновь вложила за пояс.

— Да, вот и все, — повторила она. — Теперь выбирай, как ты хочешь умереть? Яд или петля? Или, может, кинжал?

Гиллара побледнела. Теперь она и впрямь начала походила на древнюю старуху: черты лица заострились, глаза потускнели, а конечности ослабли. Она не могла пошевелиться, словно ее тело смирилось, почувствовав уготованную ему участь. Да, тело ее предало, но воля еще не покинула.

— Ты клялась! — жестко изрекла она. — Богиней клялась!

— Да, — кивнула Маллекша. — Я клялась. И я не нарушу клятвы. Я и пальцем тебя не трону. Но Хаттейтин ничего тебе не обещал.

И вот тут Гиллара закричала. Точнее, попыталась закричать, ибо, как только она открыла рот, огромная ладонь военачальника зажала его.

— Кричать бесполезно. Лучше выбери смерть, пока есть возможность, — сказал он. — Иначе я выберу за тебя.

Он медленно отвел руку от лица Гиллары, внимательно следя, чтобы женщина не сделала попытки закричать снова. И она не сделала. Сгорбившись, сидела она на ложе и раскачивалась туда-сюда. Седые волосы разметались по худым, подрагивающим плечам. Она ли это? Та ли стройная черноволосая девчонка с пронзительными синими глазами, к ногам которой многие мужи складывали свои жизни? Она ли это — единственная любовь своего отца? Находчивая, острая на язык, хладнокровная? Нет, уже нет. Только старое тело, старая душа и смерть впереди. Почему-то жизнь всегда казалась такой бесконечной, ведь умирали всегда другие. Даже сейчас, когда Хаттейтин навис над нею и бежать было некуда, даже сейчас не верилось, что нужно умирать. И ведь никто ее не оплачет, никто не погрустит о ней… Ли-ли бы грустила, Ниррас бы грустил. Но они уже мертвы. Да, вот как оно все обернулось… Никого! Одна. Одна!

— Выбрала?

Гиллара вскинула голову: ей показалось, что Хаттейтин возник из ниоткуда. Или что она уходила куда-то, а сейчас вернулась.

— Зачем тебе это? — она обращалась к Маллекше, понимая, что военачальник может быть палачом, но именно жрица отдает этому палачу приказы. — Ты правильно заметила: я стара. Дай мне уехать и дожить свои дни в ссылке.

— Нет, — покачала головой Маллекша, — я не повторю ошибки Лиммены. Ты, конечно, старая змея, но яд в тебе еще остался.