Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

— А Ирейху это… — начала она задавать вопрос, уже предугадывая ответ.

— Да. Мой сын.

— Кто ты? — испуганно пролепетала Кайла, не в силах отойти от изумления.

— Я расскажу. Если твоя клятва еще в силах, если мой обман не разрушил ее.

Кайла помолчала, но спустя миг собралась с духом и ответила:

— Я не знаю, кто ты, я не знаю, зачем ты лгала, от кого пряталась. Но ты меня спасла. Кем бы ты ни была, ты спасла меня. Я сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо, Кайла. Я попрошу об одном… — она запнулась.

— Да?

— Мой сын, мой Ирейху. Если… если я умру… И если закончится война… Ведь когда-нибудь она должна закончиться? Тогда, если кхан Отерхейна будет еще жив, найди способ… Пожалуйста, найди способ и отдай моего сына ему.

— Что?! — Кайла в ужасе отскочила назад. — Ты в своем уме? Как ты можешь поступать так со своим сыном? Отдать его врагу, этому зверю?! Он ведь и малых детишек не щадит!

— Он его отец.

Кайла обомлела и больше не выдавила ни слова, силясь осознать услышанное. А странная женщина продолжила:

— Я ошиблась. Не должна была уходить тогда… но я слишком испугалась. Теперь я умираю. И тогда у моего сына не будет матери… Но пусть у него останется хотя бы отец. Отдай ему наше дитя, умоляю!

— Кто ты? — еще раз спросила Кайла робким шепотом.

— Я Шейра-Сину, я кханне Отерхейна. Кханне, убитая собственными подданными. Но они не знали…

Кайла только мотала головой из стороны в сторону и бормотала тихо: «Нет, нет, не может быть».

— Я кханне твоих врагов… Но я не враг тебе и Илирину. И мой сын не враг вам — он просто дитя. Пожалуйста, помоги… Ты поклялась…

— Да! Да! Но я не знала, кому приношу клятву!

— Да… конечно… — слабо выдохнула Шейра, отворачиваясь в сторону и не в силах сдержать слез. Последняя ее надежда рассыпалась прахом. — Ты не знала… Я обманом взяла клятву. Пусть ты будешь свободна от нее…

Обе замолчали. Надолго. Но Кайла первая прервала молчание:

— Ты кханне моих врагов. Но если бы не я, ты бы сейчас не умирала. Ты спасла меня, тебе я обязана жизнью. И я… Я любила Бредена! Я постараюсь, обещаю. Не знаю, как я доберусь до этого твоего мужа, но я постараюсь. Клянусь.

— Спасибо тебе…

— Да…

— Не говори, что я тебе рассказала. Если узнают, заберут Ирейху и будут мучить моего кхана…

— Я не скажу…

Великая Кханне Отерхейна, айсадка Шейра-Сину, умерла спустя два дня, на закате. Ее похоронили, поставив простенькое надгробие без надписи. Ибо никто, кроме Кайлы, не знал, что следует написать на нем. Открылось, что под личиной юноши Бредена жила женщина, но никто не ведал, кем она являлась при жизни и почему прятала от всех истину. Никто не знал, кроме Кайлы. Но девушка никому не рассказала. А сына загадочной женщины, Ирейху-Ше, приютила у себя старая знахарка Хайса. Кайла знала — до тех пор, пока не закончится война.

А война продолжалась, с каждым днем становясь все кровопролитней и безнадежней.

«Мы прокляты! — ярились воины. — Как царь наш проклят!»

И даже тысячникам с военачальниками не удавалось заглушить этот ропот.

А ветра продолжали шуметь над Илирином Великим, с каждым днем становясь все яростнее и безжалостнее. Они сносили крыши домов, ломали деревья и вырывали их с корнем.

«Прокляты, мы все прокляты», — шептались старухи. И сейчас уже никто не находил в себе сил им перечить.

— Подступают значит… — протянул Ианндор Седой, услышав донесение дозорных о передвижениях отерхейнской рати. — Что ж, возвращайтесь на пост и ждите распоряжений.

С этими словами он развернулся и отправился к Аххариту, которого недавно назначили их главнокомандующим — кайнисом. Безумие какое-то! Не видавший жизни, балованный юнец — и вдруг кайнис! Неужели Хаттейтин не мог удержаться, неужели так сильно ему захотелось осчастливить сына высокой должностью? Что это: несправедливость? Глупость? Скорее всего, и то, и другое.

И вот, теперь он, опытный тысячник, обязан подчиняться этому мальчишке, спрашивать его соизволения на любые действия. Зло скрипнув зубами, Ианндор чуть помедлил у дома, в котором разместился Аххарит, но деваться было некуда, а потому он рванул на себя дверь и вошел в помещение, которое встретило его спертым запахом вина, благовоний и мужского семени. Ну конечно! Чем еще мог заниматься этот ничтожный, кроме как не возлияниями и развратом! Еще больше распалив себя, Ианндор огрызнулся на прислугу и проследовал вглубь дома. Его абсолютно не волновало, в каком состоянии он застанет этого, с позволения сказать, кайниса!

— Ианндор, что-то случилось? — раздался ленивый, слегка осипший голос из погруженного в туман курений помещения.

— Да! — выпалил он, игнорируя ухмылявшуюся в объятиях Аххарита шлюху.

— Ну, так говори, — небрежный взмах холеных белых пальцев еще больше вывел Седого из себя. Ладно бы просто мальчишка, так ведь еще глупый и самоуверенный мальчишка.

— Отерхейнцы подступают к городу, — прорычал он.

— Чудесно! — рассеянно промурлыкал Аххарит, но что-то в нем все-таки изменилось: неуловимо, неприметно. Куда только делась расслабленная поза? Он как-то странно подобрался, глаза его заблестели, губы расползлись в недоброй полуулыбке, а рыжие волосы в свете камина и свечей и сами показались пламенем.

— Сколько их? — спросил он.

— Точное число неизвестно, — проворчал Ианндор. — Но не меньше трех тысяч. И двигаются они тремя отрядами.

— Кто их ведет?

— Ирионг. Это их военачальник.

— Я знаю, кто такой Ирионг, — отмахнулся Аххарит. — Как скоро будут здесь.

— Самое большее через двое суток.

— Понятно… — протянул кайнис и, чуть подумав, добавил: — Вот что: будем уходить.

— Что?! — Ианндор едва не задохнулся от возмущения.

— Уходить. Или ты плохо расслышал? — издевательски бросил проклятый юнец и собирался продолжить, но тут вмешалась шлюха:

— Милый, вы разгромите этих дикарей, я в тебя верю. Зачем уходить?

— Несомненно, дорогая, — ухмыльнулся тот, проведя камнем кольца по щеке женщины, и уже серьезно обратился к Ианндору: — Мы уйдем.

— Наместник приказал удержать город!

— Поэтому мы уйдем.

Ианндор даже не нашелся, что ответить, пораженный этой наглостью и глупостью. Аххарит же, воспользовавшись паузой, заговорил снова:

— А пока ступай и прикажи, чтобы всех свежих мертвецов — вчерашних или сегодняшних — свезли на главную площадь. Отправь кого-нибудь, пусть проедутся по дворам, а то, знаешь ли, эта человеческая сентиментальность — еще не захотят отдавать почивших родичей, — он гадко усмехнулся и, сопроводив слова раздраженным взмахом белых пальцев, произнес:

— Иди, выполняй!