Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

— Ты что наговорил? — обрушился на Аххарита Ниррас, как только они оказались наедине. — Забыл, что Лиммена все-таки женщина, а не воин? Думаешь, ей понравилось это твое хвастовство об убийстве?

— Почему же хвастовство? — протянул бастард.

— Замолчи! Ты прекрасно понял, о чем я! «Убивать», видите ли… И хоть бы причина какая… благородная. А то «страх в глазах» и прочая ерунда!

— Но ведь она не прогнала меня, верно?

— Этим ты обязан своей смазливой физиономии.

— Какая разница, чему обязан? — отмахнулся Аххарит. — А в правду она все равно не поверила бы.

— Какую еще правду?

Бастард пожал плечами и проговорил:

— Что самое главное для меня — благо Илирина. И ради этого я убью хоть тысячу стариков и младенцев. Особенно вражеских.

Ниррас в недоверчивом изумлении вскинул брови, и Аххарит усмехнулся:

— Вот видишь, ты тоже мне не веришь. Но это ничего. Я бы и сам себе не поверил. Я знаю, что все это звучит как… как… — он повертел в воздухе пальцами, подбирая нужное слово, но, так и не подобрав, просто опустил руку.

Ниррас закончил фразу за него:

— Как хвастовство юнца, который наслушался легенд.

— Именно. Это я и имел в виду!

— Странный ты… — пробормотал советник.

— Да. И это мое основное достоинство.

Ниррас поморщился, не зная, что на это ответить, и перевел тему:

— Главное, не забудь, что ты здесь не только ради Илирина, но и ради отца.

— Я не забуду.

— Хорошо. Ближе к вечеру представлю тебя Юккену — он глава стражи. Если все сложится, недели через две станешь его помощником, а там, глядишь, и выше — я об этом позабочусь. Но пока придется побыть обычным стражником. Начнешь сегодня же. Надеюсь, тебя это не сильно смутит.

— Ничуть, — откликнулся Аххарит и добавил: — Расскажи мне о дворце и его обитателях. Мы в своей провинции совсем далеки от столичной жизни: отец все забыл, а я никогда не знал.

— А что ты хочешь узнать?

— Все. Кто с кем враждует, кто кому и кем приходится, кого нужно остерегаться, а с кем можно договориться… Все, что сочтешь нужным, достославный Ниррас.

— Э, мальчик, ты, я вижу, не хочешь быть слепым исполнителем, да?

— А разве кто хочет?

— И то верно, и то верно, — пробормотал Ниррас. — Хорошо. Слушай.

И Аххарит слушал. Слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов до тех пор, пока советник не завершил рассказ.

Лиммена вошла в свои покои, опустилась в кресло и усталым голосом обратилась к Рэме, которая дожидалась ее, тихонько сидя в дальнем углу.

— Сходи к Вильдерину, милая, — сказала царица, — скажи, я жду его через час. И если он еще не передумал, то пусть приводит этого своего друга, я не против.

— Конечно, Великая, — ответила девочка и, чуть помедлив, добавила: — Будет чудесно, если Айн тоже придет!

— Он тебе так понравился? — поинтересовалась Лиммена, наградив служанку добродушной усмешкой.

Та лукаво сощурилась и улыбнулась в ответ:

— Очень, Великая.

— Думаю, и он перед тобой не устоит, — произнесла царица и, как только Рэме выскочила за дверь, откинулась на спинку кресла и задремала.

Мрачная комната. Аданэй огляделся. После ярко освещенных коридоров дворца, его взгляд не сразу приспособился к полумгле. Мрак рассеивался лишь тусклым мерцанием единственной свечи, ее пламя тревожно колыхалось, заставляя неверные тени угрюмо танцевать на стенах. Строгое лицо царицы с заостренными скулами белело в глубине помещения. Она молчала, а Аданэй отчего-то не мог оторвать от нее взгляда, напряженно всматриваясь в ее лицо и пытаясь уловить его выражение.

Медленным и вялым жестом Лиммена пригласила их подойти. Аданэй сделал несколько осторожных шагов и остановился, Вильдерин же приблизился к царице почти вплотную. Та ласково провела тыльной стороной ладони по его щеке, а юноша в ответ пылко прижался к ней губами.

— Мой милый, — проворковала Лиммена и легким движением отстранила юношу от себя. Вскинула голову и вонзилась изучающим взглядом в Аданэя. Ее поза, интонация и жесты выдавали, что она находится в меланхоличном расположении духа.

— Как ты себя чувствуешь, Айн? Вижу, тебе уже лучше, — полу утвердительно произнесла женщина, одновременно приглашая их присесть на разбросанные по всей комнате подушки. Сама царица полулежала на широком кресле, обитом светлым шелком.

— Благодарю за заботу, повелительница. Мне и впрямь лучше.

— Я тебе завидую, мне повезло меньше, — она усмехнулась. — Мне приснился дурной сон. Надеюсь, вы, такие юные и полные огня, сможете изгнать из этих палат хмурые тени долины грез.

«У них здесь что, принято выражаться столь высокопарно?» — подумал Аданэй, но вслух произнес другое:

— Я думаю, повелительница, тени уйдут сами, стоит только зажечь больше света.

Царица вдруг рассмеялась и обратилась к Вильдерину:

— Твой друг прав. Рэме!

Служанка поняла ее без слов и, схватив сразу два канделябра, зажгла расставленные в них свечи.

В покоях сразу стало светлее, и Аданэй смог лучше разглядеть окружающую обстановку: здесь не было и следа той роскошной безвкусицы, что царствовала в комнате Вильдерина. Напротив, предметы столь гармонично сочетались друг с другом, что казалось, будто находились здесь всегда.

— Расскажи, Айн, как ты оказался у нас, в Илирине?

— Господин советник привез меня из Ишмира.

Царица отмахнулась:

— Это мне известно. А до Ишмира? Что было до Ишмира?

— Я был рабом в Отерхейне, в замке одного вельможи.

— Значит, я не ошиблась. Твой замечательный акцент оттуда.

— Тебе нравится мой акцент? Ты уже второй раз о нем упоминаешь, — интонация, с которой Аданэй задал вопрос, показалась несколько вызывающей даже ему самому. Но царица то ли не заметила этого, то ли сделала вид.

— Да, нравится. Я ненавижу Отерхейн и все, что с ним связано. Но звуки их языка красивы, не могу не признать.

По знаку Лиммены, Рэме поднесла всем по кубку вина. Аданэй, чтобы как-то успокоить нервное возбуждение от первой настоящей встречи с Лимменой, одним глотком опустошил кубок. По телу почти моментально разлилось восхитительное тепло. Рэме тут же наполнила бокал снова.

— Прав Вильдерин, называя тебя варваром, — покачала головой Лиммена. — Разве так пьют вино? Ведь это напиток Богов, его нужно пить медленно, маленькими глотками, словно совершая священный обряд. Только тогда возможно понять его дух.

— Просто я сильно волнуюсь в присутствии великой владычицы великого Илирина.

Царица недобро усмехнулась. Может быть потому, что уловила в его голосе иронию. Однако ничего не сказала. Потянулась, гибкая словно кошка, и обволакивающим взглядом посмотрела на него.