Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Аданэй уже начал всерьез беспокоиться за друга, от него не ускользнула тень тревоги и уныния, поселившаяся в глазах юноши.

— Скажи мне, наконец, что с тобой?! — потребовал он ответа.

Вильдерин пожал плечами и произнес:

— Кажется, царица все же разозлилась на меня. За то, что я ее ослушался. Вот уже две недели, как она не зовет меня к себе. И сама не заходит. Ну, да ты и сам все видишь…

— Почему же ты молчал? Я-то терялся в догадках, что с тобой.

Юноша отвел взгляд, и у Аданэя возникло смутное подозрение:

— Подожди, ты считаешь, это я виноват? Поэтому ничего не говорил? Наверное, ты уже много раз пожалел, что помог мне тогда… — Аданэй почти хотел, чтобы друг согласился с этим предположением, ведь это сняло бы с его души львиную долю угрызений совести.

Но Вильдерин только вздернул подбородок и, кажется, рассердился:

— Как ты можешь так обо мне думать?! Даже если бы я знал заранее, чем все обернется, я все равно помог бы тебе! Понимаешь, — продолжил он уже спокойнее, — ты здесь ни при чем. Если бы не этот случай, возник бы какой-нибудь другой. Дело во мне. Я всегда знал, что для владычицы я — лишь развлечение. Наверное, иначе и быть не может, ведь я раб. Но беда в том, что я не сумел вызвать у нее даже подобия любви, даже привязанности, вот она и отвернулась так легко. А я не знаю, как без нее быть. Мне кажется, я не смогу.

Острая жалость кольнула Аданэя, и снова родился вопрос: неужели в царском дворце Эртины, полном разврата, интриг и сплетен, мог существовать столь светлый человек, как Вильдерин?

— Если все продолжится так же, царица скоро отошлет меня вниз, — снова заговорил юноша. — Но ты, хотя бы ты не отворачивайся от меня, Айн. Я понимаю, я сейчас не лучший собеседник. Но это пройдет рано и поздно, я смирюсь, привыкну. Я, очевидно, потерял любимую, но не хочу терять еще и друга.

Аданэя тронула эта нежданная просьба, и он поспешил ответить:

— Обещаю, Вильдерин, что всегда, что бы ни случилось, буду твоим другом. Запомни — всегда и что бы ни случилось. И если однажды тебе покажется, что это не так, и ты меня возненавидишь — просто вспомни мои слова.

— Почему это я должен тебя возненавидеть?

— В жизни всякое случается, — отделался Аданэй небрежной фразой и добавил с улыбкой:

— Ладно, друг мой, не унывай. Если ты похудеешь и зачахнешь от тоски, царица точно отправит тебя вниз, чтобы ты не пугал ее своим скелетом. А так, глядишь, позлится и перестанет. Пойдем, прогуляемся лучше, сходим на наше любимое озеро — совершим еще один непростительный проступок.

Вильдерин слабо улыбнулся в ответ. Странно, но слова Айна его как будто приободрили, и он с готовностью согласился идти к запретному водоему.

Озеро находилось в дальней части священной рощи, что простиралась сразу за необъятным садом эртинского дворца, а потому идти до него пришлось долго. Но они и не спешили — все равно сегодняшней ночью было не до сна. Одного терзали любовные муки, другой разрывался между необходимостью предать друга и острым чувством вины. Поглощенные мыслями, до озера они шли в полном молчании.

Закончилась выложенная камнем дорога, и они вступили в рощу. Лишенная соков осенняя трава сухо шелестела под ногами, деревья тесно жались друг к другу и почти не пропускали лунный свет. Но друзья хорошо знали путь, а потому без труда следовали по тропе, ведущей к запретному озеру.

Это место считалось сакральным, в особые дни года здесь проводились служения илиринским Богам. В озеро впадало несколько источников, об одном из которых говорилось, будто он целебный. Знатные обитатели дворца порой приходили к нему, чтобы отведать чудесной воды, но лишь до заката. Ночью люди не решались появляться здесь, наслушавшись недобрых историй об этом месте. Неизвестно, были эти рассказы выдумкой жрецов или истиной, но Вильдерин с Айном пока еще не встретили здесь ничего странного или страшного. Хотя Вильдерин и считал своим долгом всякий раз поведать какую-нибудь пугающую сказку о ночи у священного озера. Но вряд ли он сам верил в свои россказни, иначе не приходил бы сюда так часто. Истории о водяницах, марах, хранителях рощи, похитителях сердец и прочих духах, которых смертному нужно остерегаться, были отнюдь не самыми устрашающими среди прочих рассказов об этом месте. Но именно благодаря таким слухам у рабов имелась возможность посещать ночью озеро, оставаясь безнаказанными. Правда, до сих пор такое необычное желание возникало лишь у двоих.

Ночь шептала, шелестела листвой, переливалась соловьиной трелью и пела стрекотом сверчков. Громко и жутко расхохоталась какая-то птица. Словно и не птица вовсе, а человек. Аданэй с Вильдерином вздрогнули.

— Никак Керидти шалит, — усмехнулся последний. — Говорят, до сих пор ее дух здесь бродит, пугает ночами.

— О, я чувствую, ты желаешь рассказать очередную сказку.

Вильдерин впервые за последние дни рассмеялся вполне от души и тут же начал говорить.

«Рассказывают, что некогда, во времена древние, когда не существовало ни дворцов, ни замков, а Эртина еще не превратилась из деревни в город, роща эта была частью бескрайнего леса. Уже тогда все знали, что зачарованное озеро опасно ночью, и никто, кроме ведьм и шаманов, не решался бродить здесь в темное время. А днем оно наполнялось живительными чарами, и потому часто приходили сюда люди.

Девушку, с которой произошла эта история, называли Керидти. Была она дочерью строгих родителей, и раз отправили они ее целебных трав собрать. И вот, ходила она по лесу, и так-то выбрела к озеру. И увидела — нужной травы на берегах немеренно, набрала она целый мешок, присела на пригорок отдохнуть, пением птиц да журчанием ручья заслушалась. Тут ее и сморило. А как проснулась, так и узрела — последний луч солнца в земле утонул. Жутко ей стало, страшно, и отправилась она обратно к селению.

Идет, идет, вот-вот вроде бы должна в просветах деревенька показаться, а тропинка все не кончается. Остановилась тогда Керидти, огляделась. И тут-то сердце ее захолонуло, ибо увидела: и озеро не делось никуда, и она с места не сдвинулась. Поняла она — то лесные духи с ней играют. И вдруг услышала в озере всплеск, а потом увидела, как вышел из воды мужчина. Такой, которого всегда в мечтах представляла. Приблизился он и заговорил:

— Заблудилась ты, Керидти юная. Со мной пойдешь — к дому выведу, — а сам посмотрел на нее вещим взглядом и, странное дело, даже в темноте разглядела она и лицо его, и глаза. И слова Керидти вымолвить не смогла, и тело ее разомлело, страстью зажглось.

Протянул мужчина руку, и она, зачарованная, возьми да отдай свою! И повел он ее по тропе. Ведет, а сам колдовскую песню напевает, и от песни этой у Керидти и голова кругом, и ноги подкашиваются. Сколько времени прошло, она не знает. А мужчина вдруг разворачивается к ней и говорит: