Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

Как сильно все изменилось за короткое время! Из бесправного раба он превратился в возлюбленного царицы. И женщина эта, возможно, сама не подозревала, что зависела от него куда сильнее, чем могла себе позволить. Но замечал это не только он. Каким-то образом всем стало ясно, что Айн — нечто большее, чем просто очередной любовник. Теперь Аданэй зачастую ловил на себе заискивающие или завистливые взоры рабов. Рэме мило и угодливо ему улыбалась: видимо надеялась, что он забудет о былых разногласиях и простит ее. О нет, дряная девчонка может даже не рассчитывать на это!

Знатные вельможи посматривали на Аданэя подозрительно и с опаской. А некоторые, как например Аххарит, с вызывающей насмешкой. Этот рыжий вообще раздражал Аданэя. Присутствовала в новом помощнике главы стражи какая-то смутная угроза, она чувствовалась буквально во всем: в его быстрых движениях, настороженных позах, но особенно во взгляде — внимательном, следящем, который будто говорил: «Поостерегись, я вижу тебя насквозь».

Но гораздо больше любых взглядов Аданэя волновал Вильдерин…

В то утро, вернувшись с озера, он не пошел к другу — теперь уже, наверное, бывшему. Он просто не знал, сможет ли смотреть ему в глаза. И лишь на следующий день, кое-как утихомирив совесть, поднялся к его покоям. Долго стучал в дверь, но за ней стояла тишина. Сначала Аданэй подумал, будто Вильдерин просто заперся и не хочет говорить с предателем. Но истинная причина скоро выяснилась и озвучила ее Лиммена:

— Не старайся, — уронила она, застав Аданэя стучащим в дверь. — Там никого нет.

— Ты прогнала его?

Женщина рассмеялась:

— О, нет. Это не я. Вильдерин сообразительный, а потому ушел сам, не стал дожидаться, пока его прогонят. И правильно сделал. Ты можешь найти его внизу, среди прочих рабов. Но зачем? Вас с ним так мало связывает, вы слишком разные.

— Это точно, — растерянно пробормотал Аданэй в пустоту, но скоро пришел в себя и обратил взор на царицу. В ее лице, как и тогда, на озере, он увидел отблеск болезненной страсти. Что ж, Вильдерин, это, конечно, важно. Но с ним можно поговорить и позднее. А сейчас куда важнее вот эта женщина, стоящая перед ним.

«О, Лиммена, ты даже и не подозреваешь, сколь многое зависит от твоей любви!»

С того дня прошел почти месяц. Аданэй часто находился в покоях царицы по нескольку дней кряду, чего она никогда раньше не позволяла ни одному из своих любовников. Пару раз у них даже случались ссоры из тех, которые могут возникнуть между влюбленными, а не между госпожой и рабом.

Но, увы, ни разу за все это время ему так и не удалось поговорить с Вильдерином. Аданэй частенько видел его, но юноша притворялся, будто не замечает своего бывшего друга, и старался как можно быстрее скрыться из его поля зрения. Да, Вильдерин его избегал, и избегал умело. И эта недосказанность и неопределенность мучила куда сильнее, чем возможная ссора и обвинения. Каково же сейчас приходилось бывшему любовнику царицы среди прочих рабов? Аданэй догадывался, что видел и слышал там юноша: злорадные взгляды, сплетни и постоянные издевки. Должно быть, это не прибавляло ему симпатии к Айну, по вине которого счастливая жизнь сменилась мукой.

Всякий раз Аданэю делалось неприятно от этих мыслей, но он знал, что не имеет права жалеть себя и потакать чувству вины. Он с самого начала прекрасно понимал, на что шел. Он был готов к этому, он принес дружбу с Вильдерином в жертву собственным интересам, и сейчас высшим лицемерием было бы изображать раскаяние, ведь поверни все назад, он сделал бы то же самое.

Аданэй попытался отогнать надоедливые мысли, беспорядочно кружащиеся в голове, и вновь отвлечься на пляску листьев, но в это время почувствовал взгляд и с улыбкой обернулся. Лиммена улыбнулась в ответ. В глазах ее и лице сияла нежность и восхищение, которых давно уже никто не видел у повелительницы Илирина.

И эту женщину ему тоже предстояло предать. Впрочем, если ей повезет, она никогда об этом не узнает.

Но эти мысли не отразились на лице Аданэя, он, по-прежнему улыбаясь, подошел к царице и приподнял двумя пальцами ее подбородок. Она нежно уткнулась ему в руку и счастливо промурлыкала:

— Я так хорошо спала. Но видеть тебя при пробуждении еще лучше.

— Доброе утро, родная, — откликнулся он. Лиммена просияла, потом быстро вскочила с кровати, обняла его, крепко прижалась и почти сразу отпрянула. Крикнула Рэме. Служанка тихонько вошла, избегая смотреть на Айна, и помогла госпоже одеться.

Так происходило каждое утро: блаженное пробуждение, а потом Лиммена вновь становилась царицей. День ее проходил в государственных заботах, о которых она не забывала, несмотря на внезапно обретенную любовь. В эти часы Аданэю только и оставалось, что бесцельно проводить время. Правда, Ниррас говорил ему, что пора уже показать свои познания в политике, но Аданэй знал — еще рано. Нужно время, чтобы Лиммена привыкла к его присутствию, стала относиться немного спокойнее к их отношениям, без исступленной губительной страсти. А пока она с какой-то ненасытной жадностью, словно изголодавшая, отдавалась своим чувствам и совершенно не желала говорить с возлюбленным о делах, она хотела слышать и произносить только слова любви. Что ж, Аданэй готов был предоставить ей такую возможность. Это бурное время ему нужно было переждать, и лишь затем предпринимать очередные шаги по направлению к власти.

В этот день Лиммена покинула Эртину и, как скоро узнал Аданэй, страну тоже. Должно быть, стряслось нечто важное, если она уехала, не предупредив его. Значит, у него в запасе имеется неделя, а то и больше, чтобы побыть одному и насладиться относительным покоем, о котором он уже успел позабыть. Конечно, царица оказалась интересной женщиной, даже обаятельной, но с ней постоянно приходилось держаться настороже, чтобы, упасите Боги, не проявить раньше времени свою истинную суть. Это непрерывное притворство неизбежно подтачивало внутренние силы, заставляя чувствовать неизбывную, ни на миг не проходящую усталость. Иногда казалось, что вот-вот — и он сорвется. Сколько раз готово было слететь с губ опрометчивое слово или саркастичное высказывание, но всякий раз он успевал сдержать себя, не поддаваясь тому извечному внутреннему порыву, который заставлял «мучить тех, кто его любит».

Аданэй не догадывался, что особой нужды сдерживать себя не было, ибо совсем не те качества, которые он так усердно пытался изобразить, привлекали в нем Лиммену. Нечто совершенно другое, гораздо более глубокое, скрытое и неуловимое заставляло ее чувствовать тревожное смятение и волну острой сладкой боли при одном только взгляде на своего любовника. И не раз у нее в уме возникали ассоциации со змеем, зачаровывающим жертву или с тем самым похитителем сердец, памятным из рассказа Вильдерина.