Софья Подольская - Жизнь навыворот

– Нулевой потенциал? – осклабилась Серафима.

– Да. Мне жаль.

Улыбка, проявившаяся на его губах была понимающей. И горькой.

– Что?

– Мне жаль, что тебе пришлось такое пережить, – он запрокинул голову, наблюдая за танцем теней на больничном потолке. – Меня как-то заперли. В гробу. Лет на пятьдесят, кажется. Мерзкое ощущение.

Удивление, неверие, гнев, очень много обжигающего, словно заговоренное серебро, гнева. А за ними отчаяние.

Серафима дернулась в попытке стряхнуть налетевший из ниоткуда эмоциональный шторм. И почти услышала глухой стук кости о дерево.

Похоже, рано она с постели встала.

Сглотнув полынную слюну, Серафима глянула на затывшего иллюстрацией к «Маленькому принцу» вампира и неожиданно для себя сказала:

– Тоже решил, что бессмертный?

С соседней кровати донесся тихий смех.

– Ага, – голубые глаза смотрели на нее. Пристально и очень серьезно. – Не делай так больше.

– Не буду, – обещание было искренним. – Так как мы очутились в больнице?

Максимилиан театрально хлопнул себя по лбу.

– То-о-очно, я ж сказку не дорассказал. Эх, старость, склероз…

«Импотенция» – выдохнула под нос Серафима.

– Я, между прочим, слышал, – Макс обжег ее горячим, как выдох газовой горелки, взглядом. – И на будущее, – кончик языка мелькнул в уголке дурманящей улыбки, – не советую меня дразнить.

Чувствуя, как вслед за скулами полыхнули уши и шея, а сердце пошло танцевать канкан, Серафима отвела взгляд. Волна схлынула резко. И сквозь стихающий в ушах топот, она услышала неестественно спокойный голос.

– Когда Глеб остановил тебе сердце, Аргит бросился тебя ловить и получил пулю.

Серафима проглотила пяток готовых сорваться с языка вопросов и крепче сжала неподвижную ладонь.

– Премерзкую пулю, – продолжил отчего-то нахмурившийся Максимилиан, – все же Глеб – талантливая скотина. А потом Киен, это тот, рыжий… И вот не надо делать такое лицо, вы вдвоем, между прочим, ему крупно должны. Он вырубил Глеба и с помощью какого-то своего шаманства не дал Аргиту загнуться от кровопотери.

Макс сделал паузу, давая Серафиме время переварить неожиданную информацию. А когда градус вины в ее глазах стал удовлетворительным, начальник Второго отдела строго продолжил:

– И, самое главное, сделал то, до чего вы, балбесы, не додумались: поставил в известность Гаяне. А она уже прибыла с кавалерией. И скорыми. Хэппи энд!

Серафима скривилась. Знание, что она обязана жизнью – и не только своей – тому, кто влез к ней в квартиру и, судя по всему вообще начинал, как отрицательный герой, оказалось пилюлей горькой. И глоталась она, порядком раздражая и без того потрепанное самолюбие.

– И что теперь?

Услышать ответ было страшно. Разжалуют с выходной порцией стирающего память зелья? Не сейчас, конечно, сейчас Аргит не даст. Потом, когда он уйдет.

– А ничего, – пожал плечами Макс, и добавил, отвечая на вопрос в широко распахнутых глазах, – вычухаетесь и домой поедете.

– И… все?

– А ты благодарностей хотела? – ухмыльнулся он. – Так получишь. Сначала от Гаяне, потом от Влада. Я, так уж и быть, подожду следующего твоего эпического фейла.

– Не дождешься!

– Ну во-о-от, как веселиться, так остальные, а как последствия разгребать, так я! Но, раз ты у нас теперь такая сознательная, о том, что случилось никому ни слова. И о предмете, который вы с Аргитом прятали, тоже.

Максимилиан вспорхнул с кровати и поймал лицо Серафимы в капкан своих ладоней. И ей показалось, что за ртутным блеском радужки, мелькнуло сожаление.

– Ты никому не расскажешь, что произошло начиная с того момента, как получила сообщение о встрече. Ты потеряла сознание и пришла в себя в больнице.

Голова загудела, словно к виску прижали включенный фен.

– Макс, – она поморщилась, пытаясь справиться с подступившей тошнотой, – я, конечно, ступила сегодня, но, может, хватит обращаться со мной как с клинической дурой?

– Что? – он моргнул, и Серафима убедилась, что глаза у него все же голубые.

– Я понимаю, что все серьезно. Если споткнулась, упала, больница, амнезия – это официальная версия, ОК, так и буду говорить.

– Ты вообще как себя чувствуешь?

Он отступил на шаг и принялся рассматривать ее, как искусствовед ранее неизвестную картину ДаВинчи.

– Голова побаливает, а так, вроде, норм. Я, вообще, хз как себя люди после клинической смерти чувствуют. А что?

– Что, что, проявляю дружеское участие, – он легонько щелкнул ее по носу. – Вот, – принес от окна стул, – бди своего рыцаря, а мне работать пора.

– Макс? – она окликнула его почти в дверях.

– Ась?

– А что случилось с тем, который Любу, ту девочку из клуба…

– Неприятность.

– Трагическая?

– Фатальная.

– Спасибо, – улыбнулась Серафима, – за это, и за цветы, и вообще…

– За вообще принимаю в жидком виде, – кровожадно ухмыльнулся Максимилиан. – Адресок донорского пункта подбросить? – и, пока она подбирала подходящий ответ, исчез.

Серафима устало сползла с кровати, шлепнулась на мягкий стул и, не выпуская все еще неподвижной, зато теплой руки, достала из кармана телефон.

– Тема, привет, это я. Тут такое дело, не присмотришь за Айном пару дней? Да, так, небольшой трабл по работе…

Луна скреблась в окно острым когтем, заглядывала в прорези жалюзи, лила бледный свет на больничный кафель. Один особенно любопытный луч, запрыгнул на белое одеяло, покатился зайчонком, пока не коснулся мягкой лапой опущенных век. Путы странного, похожего на беспамятство сна лопнули, и луч провалился в синеву, которая, мгновение спустя, почернела. Аргит вспомнил.

Глухое эхо последнего удара.

Знакомую тяжесть в руках.

Пустые глаза.

И боль, словно наконечник боевого копья вошел куда-то в область сердца.

Боль осталась.

Аргит приподнялся на кровати. Больница, так называют подобное место. Именно в больнице он очнулся после смертельного танца с призрачными гончими. И увидел у окна печальную фигуру с черными, как крыло ворона, волосами.

Но сейчас жадный взгляд поймал лишь тени.

Она ушла. Как рано или поздно уходили из его жизни другие люди, случайно забредшие в земли Туата де Дананн. Только сейчас Аргит сына Финтина почему-то чувствовал себя домом без очага. Пустым и холодным.

Он не обратил внимания на шум воды, щелчок выключателя и, наконец, шуршание медленно открывающейся двери.

– Аргит, – этот голос заставил его замереть, – ты только лежи.

Он не поверил.

Смотрел, как она шла к нему, как танцевали на странной одежде лунный свет и тени.

Она улыбнулась – и от этой не виденной ранее улыбки в серых глазах вспыхнули серебристые искры. Серафима остановилась у кровати, толкнула его на подушку и со строгостью, которой мешали прорывающиеся в голосе смешинки, сказала: