Софья Подольская - Жизнь навыворот

– А вот теперь сам будешь лежать и становиться здоровым.

Ее руки были теплыми и пахли цветочным мылом.

– Има?

– Угу, – пальцы с выкрашенными в темно-синий ногтями зацепили прядь его волос.

– Ты…

– Живая, – она подхватила еще пряди и принялась ловко сплетать их.

Он видел складку между нахмуренными бровями, изгиб тонких губ, черные перья волос, но главное, слышал мерный стук ее сердца.

– Ну вот, – она довольно расправила тонкую косичку, – давно хотела сделать. И это тоже.

Серафима решительно наклонилась к нему.

И поцеловала.

И словно ухнула с разогретого, распаренного беспощадным июльским солнцем пирса в безбрежную синь. Когда первое мгновение обжигает, перехватывает дыхание, заставляет кожу подернуться мурашками. А потом прохладный кокон смыкается и ты падаешь, падаешь, падаешь, чтобы заблудиться в этом нигде. До сладкой боли, выбивающей из глаз непрошеные слезы. До судороги в непослушных пальцах. До всхлипа, которым заканчивается оттягиваемый до последнего вздох.

До…

– Девушка! – исполненный праведного негодования голос, сержантским пинком выбил Серафиму из сказки. – Это реанимация. Вы что себе позволяете?!

Она застыла, как застуканная за поеданием запрещенных сладостей девчонка. Возникшее на границе зрения широкое бедро, обтянутое небесно-голубой тканью медицинских брюк, приближалось с неотвратимостью тарана.

И вдруг исчезло.

Хлопнула дверь, за которой немедленно раздалось сначала удивленное оканье, а потом возмущенные шаги.

– Зря ты ее так, – улыбнулась она приближающемуся Аргиту, – сейчас жаловаться побежит и меня выгонят.

Он подошел, медленно, коснулся виска, пропуская меж пальцами черные пряди, очертил скулу и острую линию челюсти.

– Я не спать.

Это утверждение он выдохнул уже в растрепанную макушки.

– Ты, – и Серафиму захватила нереальная синева его взгляда, – есть.

– Есть, – она дернула за свежезаплетенную косичку, – и буду есть.

И взлетела, чтобы миг спустя упасть в объятья смеющегося потомка богини Дану.

– Это Алекс, – Максимилиан отложил телефон, возвращаясь к армиям, замершим на черно-белом поле, – Аргит пришел в себя, состояние удовлетворительное.

– Хорошо, – Константин Константинович пригубил из пузатого бокала.

Сегодня он позволил себе снять пиджак, расстегнуть три верхние пуговицы на черной рубашке, достать коньяк, к которому не прикасался больше пяти лет. С той самой ночи, когда одна упрямица чуть не стала тенью.

– Да уж, лучше не бывает, учитывая, как вы, мессир, простите мою прямоту, лажанулись, – Максимилиан смел его пешку.

Удлинившиеся ногти царапнули мраморную клетку.

– Я поручил расследовать это дело.

– Волкову? Да ему только зомби в полнолуние выслеживать. Если бы Гаяне не явила миру свое коронное упрямство, мы бы имели небольшой такой государственный переворот. И Глеба Избавителя на коне, да с волшебным мечом в деснице. Ладно у вас сезонная депрессия с суицидальными мыслями, а я то тут причем?

– Максимилиан…

– Я уже десять веков Максимилиан! Серьезно, шеф, какого хрена?

– Я, – мужчина задумчиво изучал блики на янтарной жидкости, – был пристрастен. Но, согласись, результат есть.

– Спорить не буду, – вампир изобразил шутовской полупоклон. – А когда Гаяне с Никитой отыщут все заначки нашего неудавшегося царевича, даже мне не будет в чем вас упрекнуть. Хотя, нет, – он наклонился вперед и глаза его блеснули сталью, – девочку вы зачем изуродовали?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ой, да бросьте, – бледная рука дернулась, выбивая из полупустого бокала, несколько алых капель. – Она была нулевая, а сейчас внезапно не ведется на мое слово.

– И что же ты пытался ей внушить?

– Успокоить я ее пытался.

Максимилиан раздраженно подобрал красные горошины кончиком пальца. В антрацитово-черных глазах мелькнуло любопытство.

– Я, – Константин Константинович небрежно подвинул коня, – решил, что это будет интересно.

– И что же это будет? – яда, заключенного во фразе хватило бы на три десятка гремучих змей.

– Не знаю. Я еще никого не возвращал кровью Туата де Дананн, да еще после того, как в сосуд влили столько силы.

Максимилиан опустил голову, делая вид, что рассматривает положение фигур на доске.

– Я хочу жизнь Глеба, – сказал он, закончив ход.

– Почему?

Константин Константинович не пытался скрыть ни любопытства, ни удивления этой неожиданной просьбой.

– Потому что у меня, мессир, тоже есть маленькие слабости.

В черных глазах мужчины мелькнуло понимание.

– Когда с ним закончат.

– Подожду, – кровожадно ухмыльнулся Максимилиан, – я терпеливый.

После того как палату покинули и дежурный реаниматолог, и Александр, и недовольно поджимавшая губы сестра – она, правда, демонстративно оставила открытой дверь – Серафиму опять подняли и, словно драгоценную вазу, поместили на кровать.

– Аргит, – она ткнулась затылком ему в грудь, – серьезно, хватит меня носить.

Он обхватил ее руками, притянул к себе, сказал, устраивая, будто в колыбели:

– Завтра.

– Завтра ты перестанешь меня носить?

Серафима погладила тыльную сторону сильной ладони.

– Возможно.

Сердитый вздох утонул в его смехе.

– У тебя, между прочим, швы разойтись могут. Доктор сказал ограничить физические нагрузки. Это значит что пока нельзя тренировки и носить тяжелое.

– Има легкий, – невозмутимо парировал голос над ухом.

Серафима улыбнулась.

Она, и правда, чувствовала себя легко.

Ледяная крепость, старательно поливаемая последние лет пять, растаяла. И даже курить не хотелось.

Хотелось целоваться, чувствовать как ускоряется бег его сердца, меняется ритм дыхания, а пальцы скользят по спине, пересчитывая позвонки.

Стянуть к чертям эту дурацкую рубашку.

Серафима сглотнула, отвешивая себе мысленный подзатыльник, и перехватила медленно ползущую по ее животу вверх руку.

– Надо поговорить.

Он помог ей повернуться. Наблюдал, как она садится на пятки, сдувает, упавшие на глаза пряди. На мгновение сводит к переносице брови, как делала всегда, когда хотела сказать важное.

– Здесь был Макс, – ее глаза стали серьезны. – Просил никому не говорить, что произошло. И о мече тоже. Никому. Это очень важно, Аргит. Человек, который меня похитил, Глеб…

Она поморщилась, словно потревожила свежую рану. Но на ней не было крови, только странные провода – целитель сказал, чтобы следить за сердцем. Аргит согласился: пока пусть ее сердце слушает машина. Потом он вернет ей браслет.

И узнает, что сделал тот человек. Не у нее – воспоминания тоже приносят боль – у Макса.

– Потом я буду его убивать, – мысль он закончил вслух.

– Нет!