Коллектив авторов - Узел вечности

Ко времени этих событий он уже знал несколько других имен Бей Ши Дао Де, но выяснил истину, только когда уехал из Тибета на родину, в полной мере испытав на себе гнев Мао Дзедуна и свергнувшись с карьерных высот до простого сотрудника службы государственной безопасности.

Однажды, возвращаясь домой с работы, он заметил слежку. И применил весь свой опыт, чтобы выяснить, кому это надо… Так он узнал о Наблюдателях. Они следили за Тан Куансеном, генерал следил за ними, постепенно узнавая все больше и больше, но при этом оставаясь в тени. Он сумел обставить все так, что даже его начальство не знало, как он использует своих агентов, не говоря уже о них самих. Наконец генерал решил, что пора познакомиться поближе. Он долго и тщательно выбирал, с кем войти в контакт, пока подходящая кандидатура не нашлась. Остальное было делом техники. Тот человек оказался действительно компетентным, к тому же хорошим семьянином, заботящимся о благополучии своих близких, и отлично понимавшим, что значит шутить с органами. За пару дней Тан Куансен узнал о бессмертных столько, сколько не успел бы за всю свою жизнь. Но как он не искал, никаких сведений о Бей Ши Дао Де в хрониках не попадалось. Конечно, поднять все архивы его информатор при всем желании не мог. Генерал заставил его проверить много раз по каждому из вымышленных имен и даже запросить сведения в других отделениях, но все впустую. Как-то Тан Куансен в сердцах пожаловался наблюдателю, что пытается поймать ветер. Тот позволил себе рассмеяться (обычно он не рисковал шутить с генералом) и сказал, что его попытки найти Бей Ши Дао Де сродни попыткам наблюдателей откопать хоть какие-то сведения о Митосе. Генерал тоже рассмеялся и заметил, что если искать то, чего нет, шансов это найти практически не остается. На этом разговор закончился, но он крепко задумался.

А буквально на следующий день ему улыбнулась удача в другом. Генерал уже лет пятьсот был бонпо. Пока Тибет был закрытой территорией, ездил к учителю в Непал и даже начал забывать, с чего началась его приверженность учению Дзогчен. Тогда ему на глаза попался текст молитвы или заклинания, используемого шаманами на первом этапе распространения Бон в Тибете. Это была поздняя запись, но то, что было там описано настолько заинтересовало Тан Куансена, что он захотел узнать больше, тогда еще не отдавая себе отчет, зачем. Неожиданно для себя он стал приверженцем учения, схожего с буддизмом, хоть и отличающегося некоторыми деталями. Но, оставаясь адептом Бон, в его современном виде, он не переставал изучать древнюю традицию Дикого Бон, где фигура шамана играла решающую роль. Переход в измененное состояние осуществлялся путем ритуального танца, заклинаний и медитации. К своему удивлению, он узнал, что даже сейчас форма шаманизма, включая одержание духами, широко практикуется в Тибете как среди буддистского населения, так и исповедующих бон, а также среди тибетских беженцев живущих в Непале и Бутане. Но сведения были отрывочными. Начав глубоко изучать вопрос, он выяснил, что помимо целительства, целью шамана было подчинение себе другой личности, а, в случае неподчинения — уничтожение непокорного. Причем нефизическим способом. Жертва совершала самоубийство, так до конца и не поняв, что ее убило. Он стал lha-pa, практикующим бонский шаманом. И неожиданно для себя достиг больших высот. Когда он в первый раз заставил человека почувствовать боль, исторгнутую из собственного сознания, он не на шутку испугался. Но постепенно научился контролировать и себя и ситуацию.

О, да, снести голову — это просто, но если знаешь, что можно заставить страдать, почти также, как страдал сам, цель начинает оправдывать средства.

В тот день ему в руки попался редчайший документ. Тан Куансен отдал бы половину своей долгой жизни, чтобы заполучить его раньше… Теперь все, что оставалось сделать, это найти, наконец, Бей Ши Дао Де и заставить прикоснуться. Но вот это-то и составляло основную проблему, так как генерал даже понятия не имел, как это сделать.

Его информатор среди наблюдателей продолжал поставлять любопытные сведения, но по существу дела так ничего и не было. Тогда генерал решил поинтересоваться, раз уж зашел разговор, что именно известно стражам о Митосе. Как он и ожидал практически ничего, кроме одного. Это была реальная личность. Но именно то, что за столько веков никто так и не смог ничего достоверно про него выяснить, наводила на определенные мысли. Проведя в размышлениях ночь, к утру он почти полностью уверился в том, что теперь знает, против кого будет играть. Ему вспомнилась Сюмэй, назвавшая его слепцом, когда он сказал, что Бей Ши Дао Де около шестисот лет. Неужели она была права… и все, начиная с этого было ложью. Еще бы он не умел драться, если с трудом, но можно было поверить в возможность прожить без поединков несколько веков (при условии почти постоянного нахождения на святой земле), то тоже самое в течении тысячелетий являлось абсурдом. Генерал чувствовал, как в нем поднимается волна ненависти, такой жгучей, что способна спалить его собственную душу, но ему было плевать. А наутро пришел наблюдатель и сообщил, что достоверно известно о пребывании Митоса в Китае в пятнадцатом веке. На следующий день генерал ходатайствовал о своем переводе обратно в Тибет.

Вылезать из спальника не хотелось, из палатки тем более. Но и лежать Мак больше не мог, чувствуя себя как на раскаленных углях. Наконец он сел и протер глаза — голова гудела после бессонной ночи. Мечта о душе, так и осталась мечтой. Митос спал как убитый, накрывшись поверх спальника всем, чем можно и, видимо, в ближайшее время просыпаться не собирался. Дункан почувствовал острую зависть и нехорошее желание растолкать и что-нибудь спросить, но удержался. Одев один на другой два свитера и застегнув до верху куртку, он, наконец, вылез из палатки. По небу неслись низкие облака, время от времени накрывая перевал, и тогда все погружалось в липкий синеватый туман, в котором было трудно дышать, а невидимые глазу ледышки покалывали лицо. Все вокруг было одинаково серым, и земля и горы, и развалины Тритен Норбуце на вершине. Часы показывали семь утра, но казалось, что вот-вот наступит вечер, так мрачно и тоскливо было вокруг. Есть совершенно не хотелось, а вот от горячего чая Мак бы не отказался. Но для этого надо было произвести слишком много действий на холодном ветру и он решил подождать до того времени, пока Митос соизволит проснуться и придется, хочешь не хочешь, что-то делать. Кое как умывшись ледяной водой, он залез в рюкзак и вытащил шапку и перчатки, мысленно порадовавшись, что додумался их прихватить. Оставалось решить чем заняться в ближайшее время. Послонявшись по округе в течение получаса и не найдя абсолютно ничего интересного кроме острых камней, он обратил взгляд наверх. Древние руины то расплывались, то снова обретали четкость, когда очередная туча покидала вершину. Маклауд отвернулся, поймав себя на мысли, что он не прочь залезть туда и разведать, что к чему. Это священное место, туда ходят сотни людей, и он что-то не слышал о случаях массовой гибели паломников в Тибете в последние сорок лет. Если же там действительно есть что-то подозрительное, то Митос по крайней мере узнает об этом заранее… Чувствуя, что ему все равно не удастся избавиться от желания забраться наверх, Дункан, прихватив на всякий случай катану, полез на гору. Потом он не раз задумывался, что же заставило его поступить так после всего услышанного? Любопытство, бравада или что-то еще, невыразимое словами… Чем выше он поднимался, тем сильнее становился ветер. На вершине, куда Горец добрался минут за двадцать, он уже просто валил с ног, проносясь между каменными стенами, и визжа как тысяча демонов. Через секунду все окутал туман — налетело очередное облако. Подождав, пока оно пройдет, Мак огляделся и… испытал разочарование. Здесь практически ничего не было. Он стоял на плоской площадке, посередине которой из груды камней торчал столб, с привязанными к нему веревками с молельными флагами и белыми шарфами. От монастыря осталась только небольшая часть стены, которая примыкала к отвесной скале. На ее гладкой поверхности были выбиты сутры. Прямо поверх текста, разноцветными красками были нанесены еще какие-то надписи. Они были и на больших валунах, лежащих внизу. Камни Мани. Маклауд обошел столб вокруг, осмотрел стену, поднял и швырнул в скалу несколько камушков… Ничего не произошло. Если здесь что-то и было, то все следы давно стерлись. Он уже развернулся, чтобы начать спускаться, когда на него накатила волна Зова. Вот этого Мак не ожидал, надеясь, что после почти суточного бодрствования Митос проспит, по крайней мере, до десяти. Представив, что он ему сейчас скажет, Горец вздохнул. В общем-то предчувствия его не обманули. Старик появился взъерошенный и злой. Неизвестно, чем он был рассержен больше, тем, что пришлось вылезать из тепла и карабкаться на гору или тем, что Маклауд проигнорировал его предупреждение. Дункан почувствовал укол совести, похоже, Митос действительно волновался, если это заставило его, забыв о холоде и даже толком не одевшись, лезть в место, куда ему, судя по всему, очень не хотелось, несмотря на все заверения, что в мистику он не верит. То, что накануне Старейший полдня просидел внизу, так и не решившись подняться, говорило о том, что он откровенно боится, разрываясь между желанием уйти как можно дальше и сделать то, зачем пришел. Вся гамма чувств отражалась сейчас у него на лице, видимо, старый хамелеон не успел одеть не только куртку, но и соответствующее выражение. Меч он, однако, захватить не забыл, несмотря на то, что это место было святой землей. Вдруг за спиной у Горца раздался негромкий хлопок, заставивший его инстинктивно пригнуться. Сильнейший порыв ветра оборвал сразу две привязанные к столбу веревки и они, извиваясь как змеи, начали летать по воздуху, время от времени перекручиваясь. Тогда и флаги, и белые шарфы сливались в одну пеструю массу и на несколько мгновений застывали, чтобы через секунду рассыпаться разноцветным дождем. Выпрямившись, Мак увидел, что Митос подошел к нему почти вплотную и уже открыл рот, чтобы прокричать, что надо уходить, но вдруг заметил, что тот смотрит на что-то позади него. Дункан обернулся, но ничего нового не увидел. Тот же столб, та же стена. Не говоря ни слова, Старик обошел его и направился прямо к скале — его интересовали только выбитые надписи. Первая строчка находилась на значительной высоте, и ему пришлось отклониться назад, чтобы что-то разобрать. Маклауд видел, как он постепенно спускается вниз, периодически останавливаясь и опуская голову, видимо, пытаясь вникнуть в смысл. Очередная туча начала потихоньку заполнять пространство дымными отростками тумана, в котором было трудно дышать. Митос настолько углубился в чтение, что не замечал ничего, ни ледяных порывов, ни пыли пополам с мелкими камнями, сыпавшейся сверху прямо ему на голову. От нечего делать Горец стал смотреть по сторонам, на окружавший его черно-белый мир, где единственными яркими пятнами были развевающиеся флажки. Оборванные веревки продолжали носиться по воздуху, то появляясь, то исчезая в наползающих облаках. Вдруг одна из них, немыслимо перекрутившись, стала приближаться к Маклауду, он уже видел золотые буквы молитв на трепещущей ткани, и увернулся в последний момент, прежде, чем получил расщепленным концом по лицу. Ему вдруг страшно захотелось уйти, прямо сейчас, не слышать больше визжащего голоса ветра, не чувствовать липкой паутины тумана на щеках. Он сделал шаг вперед и заорал, пытаясь перекричать непогоду.