Коллектив авторов - Узел вечности

Пройдя захламленную комнатушку, он оказался в довольно просторном помещении. Дымный воздух мешал рассмотреть детали интерьера, Маклауд не думал, что масляные лампы и свечи все еще в ходу где-то кроме монастырей. Тяжелый запах расплавленного жира ударил в ноздри. Женщина, пригласившая его в дом, обернулась и, весело протороторив что-то исчезла за плотной занавеской, отделявшей комнату от кухни. Дункан успел заметить железную печь, заставленную кастрюлями и мисками разного размера и формы, и почувствовал, что готов сейчас съесть даже цампу.

Производя как можно больше шума, он бросил рюкзак Митоса на земляной пол. Но Старик был настолько занят беседой с хозяином дома, что даже не заметил этого. Они сидели на циновке перед низеньким столом, на котором стояли маленькие фарфоровые пиалы и допотопного вида алюминиевый чайник. Сам хозяин представлял из себя живописное зрелище. Обветренное лицо такого же кирпично-бурого цвета, как и земля, на которой он жил, черные волосы, с вплетенными красными лентами, уложенные на затылке в кольца, черные глаза, потрепанная темная одежда, ему вполне можно было дать и тридцать и пятьдесят лет. Он активно жестикулировал, видимо, рассказывая что-то захватывающее, раз Митос не соизволил даже повернуть голову. Маклауд уже собирался было открыть рот, чтобы привлечь к себе внимание, но тут откуда-то сбоку появилась девочка-подросток в длинной одежде и традиционном полосатом фартуке. Она взяла его за руку и повела в глубь дома, что-то быстро объясняя на ходу. Маклауд догадался, что она хочет показать ему место, где им предстоит ночевать. Девочка отодвинула грязную белую занавеску, и они оказались в маленькой комнате, похожей на келью в Гандене. Обстановка была еще более простой — две циновки на полу и приземистый расписной сундук, на котором стояла такая же чадившая лампа. В окне, по крайней мере, было стекло. Видимо, семья была зажиточной. Дункан поставил рюкзак на пол, расстегнул и, вытащив пару пакетов с сушеным мясом, вручил их девочке. Она еще больше заулыбалась, отчего ее лицо смешно сморщилось, а глаза совсем исчезли в поднявшихся щеках, прижала пакеты к телу и, пятясь, вышла из комнаты. Маклауд снял, наконец, куртку. Подумал, что хорошо бы сейчас помыться. В это мгновение занавеска всколыхнулась и на пороге появился Митос, тащивший за лямки рюкзак. Мак хмуро взглянул на него, собираясь высказать все, что о нем думает, но Старик был само раскаяние, и, сделав над собой усилие, Горец проглотил гневную тираду о бессовестном негодяе, заставившем его черт знает сколько времени торчать в грязи, на холодном ветру. Он прекрасно знал, что на самом деле Митос никакой вины не чувствует, а образ набедокурившего школьника, часть личины Адама Пирсона, но все равно промолчал. Выяснять отношения было неохота, он устал.

Митос бросил рюкзак на пол и, покопавшись, извлек пару джинсов и новый свитер.

— Ты хоть выяснил есть ли у них вода? — спросил Маклауд, следя за его манипуляциями. Старик кивнул, и как будто в ответ на вопрос в дверях возникла хозяйка дома, неся перед собой медную бадью, в которой плескалась подозрительного вида жидкость. Митос забрал у нее таз и опустил его на пол.

— Это что? — Дункан был слегка обескуражен. Он рассматривал бурую субстанцию, с тоской понимая, что именно этим ему придется умываться. Все-таки за последнее столетие он успел привыкнуть к цивилизованной жизни, к красивым вещам, к добротной одежде, а его возвращали в глубокое прошлое, почти ставшее синонимом дикости. Неудивительно, что почти до середины двадцатого века единственными колесами в Тибете были молельные барабаны.

— Мак, если ты не заметил, мы не в Париже, так что принимай то, что дают, и будь доволен.

Митос решительно стянул с себя свитер и футболку, наклонился, и, набрав полную пригоршню воды, плеснул себе на лицо. Через пару минут и без того грязная жидкость, стала еще грязнее, а на земляном полу появились лужи.

— И стоило ради этого просить ночлега? — философски заметил Маклауд, наблюдая, как под ногами начинает образовываться болото. — Мы могли бы с тем же результатом разбить палатку, там хоть свежий воздух.

Митос резко выпрямился, во все стороны полетели брызги, некоторые из которых попали на лампу и она зашипела, выбросив в воздух порцию вонючего дыма.

— Если тебя что-то не устраивает — дверь там, — он красноречиво махнул рукой.

«Да уж, это действительно не Париж», — подумал Мак, стирая с лица капли, увидев и услышав такое на барже, решил бы, что Старейший спятил. И это человек, ценящий комфорт превыше всего.

Кое-как вымывшись и переодевшись (Дункан минут пять задумчиво рассматривал свои джинсы, решая надо ли что-то делать или грязь отвалится сама), они отправились в общую комнату. Усевшись на циновку, Маклауд наконец как следует осмотрелся — ничего особенного: на стенах пара ярких гобеленов с изображением колеса жизни и демона-защитника, расписные сундуки, два низких, оббитых с торцов стола, когда-то красных, а теперь грязно-коричневых. В углу что-то вроде алтаря, уставленного свечами, посередине комнаты — синий столб, поддерживающий перекрытия, тоже ярко расписанный. Он заметил в руках у хозяина миску, в которой тот что-то толок с помощью медного пестика. Митос с охотой объяснил, что так делается цампа. При этом в его глазах плясали веселые огоньки, но Мак был настолько голоден, что проигнорировал насмешку. Появилась хозяйка, — Дрольма, — представил ее Старик, она широко улыбнулась, услышав свое имя. Мак вежливо кивнул, и она протянула ему пиалу с масляным чаем. Но явно переложила туда соли. Горец чуть не поперхнулся и с трудом придал своему лицу прежнее вежливое выражение. В этот раз цампа не показалось ему такой отвратительной, вероятно потому, что была действительно горячей, и вкус просто сложно было почувствовать. Или потому, что вместо воды в ней был чай. Он даже умудрился съесть половину. Вокруг лампы крутилась стайка каких-то насекомых с длинными крыльями. Одно из них, подпалившись, свалилось прямо ему в миску, где и трепыхалось в безнадежной попытке выбраться. Мак взял его двумя пальцами и уже собирался выкинуть, когда Митос толкнул его в бок и прошептал в ухо:

— Положи на стол, пусть обсохнет.

Дункан посмотрел на него, как на ненормального, но Старик был как никогда серьезен.

— Положи, если не хочешь ночевать в палатке, — и он глазами показал на хозяев, которые, напряженно замерев, уставились на Мака, держащего несчастного мотылька. — Возможно, что это их дед.

Горец аккуратно положил насекомое и быстро убрал руку, только сейчас вспомнив о трепетном отношении тибетцев к живым тварям. Вся семья облегченно вздохнула.

Когда Маклауд добрался до комнаты и бросил спальник на циновку, единственным его желанием было поспать. Но, улегшись наконец, понял, что сна нет ни в одном глазу — в комнате стояла невыносимая вонь. Он встал, погасил источник запаха и распахнул окно. Вместе с холодом в комнату ворвался шум льющейся воды от находящегося поблизости небольшого водопада. Так хоть можно было дышать. Дункан даже не потрудился оставить включенный фонарик, посчитав, что кое-кто вполне может сделать себе постель и в полной темноте, не посадив его драгоценные батарейки. Митос, видимо, получал удовольствие, общаясь с тибетцами, потому что, когда Горец уходил, он жарко спорил о чем-то с Дрольмой, и конца этому спору было не видно. Мак забрался в спальник и снова попытался заснуть. Неровный пол, состоял из одних бугров, врезающихся в бок, и это не давало расслабиться. Промучившись какое-то время, он понял, что попытка с треском провалилась и поднялся. Дом был погружен во тьму, стояла абсолютная тишина, Митоса он не чувствовал… Где же, черт возьми, его носит? Пришлось все-таки включать фонарик. Стараясь не шуметь и ничего не задеть в узком коридоре, Дункан пробрался к входной двери. Снаружи все было залито лунным светом. Как и днем долина напоминала витраж, но оттенки поменялись с теплых на холодные, и маленькие озерца искрились всеми оттенками голубого. Митоса он обнаружил, подпиравшим глиняную ограду. Старик стоял и рассматривал собственные руки, не обращая никакого внимания на окружающий пейзаж. Рядом сидел лохматый пес и грустно смотрел на луну, собираясь завыть. Глядя на эту меланхоличную картину, Маклауд едва не расхохотался. Он подошел ближе и, не увидев в тени ограды глубокую лужу, наступил в нее. С проклятием вытащив ногу, шотландец заметил, что Митос смотрит на него с ухмылкой. Судя по состоянию его ботинок, они побывали в той же луже.