Коллектив авторов - Узел вечности

— Маклауд, а ты знаешь, сколько в согдийском языке синонимов к слову «осел»?

— Не знаю, зато знаю, сколько в гэльском.

— Почему меня это не удивляет?

Они заговорились далеко за полночь. Перебрав с полсотни языков, утвердились в мысли, что слово «осел» является одним из самых распространенных в мире уже пару тысяч лет. Но только в английском оно имеет второе, более емкое значение.

Третий тяжелый взгляд.

Дункан поймал себя на мысли, что давно ему не было так легко. Просто лежать и болтать о всякой чепухе. Он вытеснил из головы мысль, что этим они лишь стараются оттянуть момент, когда станет окончательно ясно, сработал способ Митоса или нет. Огонь уже еле теплился и в ближайшее время угрожал совсем погаснуть, но Мака это не волновало, сейчас его вообще ничего не волновало, кроме упрямого четырехногого животного, перевозящего тяжести и, вероятно, поэтому было так хорошо.

Когда они, наконец, забрались в палатку, небо на востоке уже слегка просветлело. Митос заснул через пару секунд после того, как лег, а еще через несколько минут Маклауд услышал все тот же раздражающий писк. Не получилось…

Остаток ночи Старик провел медитируя.

День был такой же, как предыдущий и следующий за ним. То же яркое солнце. Синее безоблачное небо. Трава под ногами, постепенно сменившая безжизненную бурую глину. И горы, горы, горы. Белые, покрытые снегом впереди, красно-желтые по бокам и иногда встающие на пути, как безмолвные стражи неведомых сокровищ. Никаких признаков жилья, лишь пара древних разрушенных крепостей-дзонгов на вершинах одиноких холмов. На один из них Митосу даже удалось его затащить. Маклауд и не подозревал, что в Старике умирает скалолаз. Карабкаясь по острым камням, он проклинал все на свете и в первую очередь то, что поддался на уговоры. Если бы Вангду был европейцем, он бы покрутил у виска, смотря, как два иностранца лезут на скалу. Живя в окружении гор, тибетцы вообще не понимали, зачем нужно на них подниматься, и он весьма доходчиво объяснил это Горцу. Тот вполне разделял его мнение. Шотландское нагорье не шло ни в какое сравнение с тем, что их окружало сейчас, но это был не повод забираться наверх. Однако он полез. Даже не отдавая себе отчета в том, зачем это делает. Подозревая, что Митосу по большому счету все равно, согласится он или нет. Зная, что, вероятно, пожалеет. И он жалел. До тех пор, пока не оказался на вершине. Правда, поначалу то, что Мак там увидел, мало чем отличалось от Тритен Норбуце. Такие же полуразрушенные стены и запустение. Только теперь все это было залито солнцем. Он стоял на самом краю обрыва и смотрел на восток, в сторону Лхасы, где вершины терялись в золотистом мареве. Внизу Вангду, устроившись на пригорке, курил трубку, рядом меланхолично жевал траву як. Тишина и спокойствие. Единственный звук — скрип мелких камушков под ногами. Маклауд провел ладонью по каменной кладке и, отняв руку, обнаружил, что пальцы стали черными. Он оглянулся и заметил то, на что сперва не обратил внимания. Местами стены были в подпалинах, да и сам характер разрушений наводил на мысль о том, что здесь поработало не время.

— Их бомбили с воздуха, Мак, — донеслось откуда-то сверху.

Дункан поднял голову. Митос забрался на стену и сидел, удобно устроившись в какой-то нише.

— Кому понадобилось бомбить дзонг?

— Это не крепость, это монастырь.

— Но…

— Выкинь уже, наконец, свой путеводитель! Это монастырь Ра-Ме, Лунтце Дзонг там, — Митос указал пальцем на соседнюю гору. — Ты, кажется, хотел знать, как Чунг стал бессмертным?

Маклауд кивнул. Старик спустил обе ноги вниз и соскользнул со стены, приземлившись, рядом с Горцем.

— Пошли.

Перепрыгивая с камня на камень, они добрались до противоположного конца здания и влезли в пролом в стене. Маклауд застыл. На секунду ему показалось, что перед ним разрушенный город. Несколько десятков домов лежало в руинах, кое-где на камнях сохранилась красная и желтая штукатурка. Искореженная фигура оленя, начисто лишенная позолоты тускло светилась в лучах солнца. То, что не уничтожил огонь, было изъедено ветрами и засыпано бурой пылью. Осторожно ступая, Митос стал пробираться вперед, к зданию, от которого уцелела только одна стена вместе с входной дверью. На кольце висел пучок обгоревших разноцветных веревок, который рассыпался пеплом, когда Старик толкнул дверь. Маклауд обошел кругом и залез в дом с другой стороны. Митос сидел на корточках и искал что-то в груде щебня и сгнившего дерева. Наконец он извлек на свет коробочку, такую же, как те, в которых хранились тексты в Гандене, и Мак понял, что они в библиотеке. В коробочке не было ничего кроме пыли, которая тонкой струйкой просыпалась на землю, когда Митос снял крышку.

— Чунг приходил сюда раз в год и проводил месяц или два. Читал, дискутировал с другими ламами… Самая большая библиотека после Гандена. Тысячи уникальных рукописей. Все сгорело… — в его голосе послышалась горечь. — Кстати, здесь были записи приданий о Наро Бончунге, с текстами заклинаний. Тан Куансен наверное локти себе искусал, когда узнал что…

— А люди, Митос?

— Три сотни монахов, выжило только десять, не считая Чунга, — невозмутимо сказал Старик, выкинул пустую коробочку и направился к двери.

— Но зачем, они же не представляли никакой угрозы!

— Они — нет, но в Дзонге засели хампы и отстреливали любого приближающегося китайца в военной форме, а у тех было достаточно средств, чтобы позволить себе палить из пушек по воробьям.

Митос вышел за дверь и осторожно прикрыл ее за собой.

Маклауд остался стоять, глядя себе под ноги, где в груде обломков остались лежать знания тысячелетий, недоступные более ничьему глазу. Ему показалось, что Старик, сожалел о них гораздо больше, чем о сотнях загубленных жизней.

С тех пор, как они поняли, что избавиться от наваждения не удалось, прошло почти два дня. Митос не спал уже четвертые сутки, но это никак на нем не отражалось, по крайней мере этого не было заметно. Ночи он проводил, сидя в позе лотоса в своем тенте и медитировал. Маклауд несколько раз просыпался и вставал посмотреть, что он делает, хотя понимал, что, услышит, если что. Он второй раз видел столь глубокую медитацию, когда человек превращается в неподвижную статую и может не шевелиться часами, а то и днями, практически не дыша. Дункан подозревал, что здесь не обошлось без Чунга, Митос говорил, что тот вообще не спит, но когда Горец спросил, может ли и он так, Старик лишь покачал головой. Маклауд вдруг с удивлением понял, что с момента приезда в Тибет ни разу не тренировался. Та инсценировка в И-Чхудогьянг и пара дружеских стычек, конечно в расчет не шли. Но самое удивительное, что он не испытывал в этом потребности. Нужно было наверстывать упущенное. Мак решил, что как только они расстанутся с Вангду, он возобновит тренировки. Но больше, чем привести в порядок тело, ему хотелось успокоить дух. Он чувствовал себя как на американских горках, переходя в течение короткого времени от отчаяния и грусти к смеху и радости и обратно. Перевал — долина — перевал — долина… Только сегодня утром они хохотали над рассказом Вангду о кочевнике, решившим сделаться браконьером и постоянно попадающем в забавные ситуации. Мак мог поклясться, что испытывал тогда чувство близкое к счастью. И вот теперь он здесь, посреди руин, думает о бессмысленной бойне, унесшей столько жизней и ощущает только пустоту. Он не понимал до этого, что стоит за сухими строчками о десятках разрушенных монастырей. Митос недавно назвал Тибет бессмертным. Что ж, значит у этого бессмертного много голов, раз лишаясь их сотнями, он все еще жив.