Коллектив авторов - Узел вечности

Ретинг. Монастырь был в десятки раз меньше Гандена. Стены облуплены, с павлинов и колеса Дхармы давно сошла позолота, мантры на камнях мани едва различимы. Мрачный и темный молельный зал был освещен лишь несколькими масляными лампами-чомэй, в их неверном свете статуи будд казались живыми. Туристы обходили эти места стороной, и небольшой гостевой дом пустовал большую часть года. Поэтому компания пришлась весьма ко двору. Можно сказать, их встретили с распростертыми объятиями, а упоминание имени Чунга сделало монахов еще более радушными. Похоже, старый лама действительно был широко известен.

Вангду ушел в тот же вечер, сердечно распрощавшись с друзьями. Он был явно не прочь идти с ними и дальше, но дела призывали его вернуться домой. Маклауд щедро с ним расплатился. Тибетец немного поупирался для вида, но деньги взял. Судя по его довольному лицу, сумма превзошла самые смелые ожидания. Большую часть продуктов, доставшихся в дар от жителей И-Чхудо-гьянг, после его ухода передали монастырю, так как утащить столько на себе два человека были не в состоянии.

Горец заснул, едва коснулся щекой тощей подушки, и всю ночь проспал как убитый, без снов, выкинув из головы все заботы и тревоги. Но и проснулся еще до рассвета от холода, так как накануне даже не потрудился достать спальник, понадеявшись на одеяло. Как выяснялось — зря, дом ничем не обогревался. Пытаться заснуть снова было уже бесполезно и, зевая и потягиваясь, Дункан вышел во двор. Несмотря на ранний час, жизнь в монастыре уже кипела. Монахи толпились у входа в молельный зал, смеясь и переговариваясь, кто-то сидел на ступеньках, перебирая четки, двое усердно поливали чахлое деревце, единственную настоящую ценность монастыря. В том расслабленном состоянии, в котором он сейчас находился, Маку совсем не нравилась эта суета, хотелось тишины и покоя. Осмотревшись, он увидел узкую лестницу, которая вела на стену, окружающую внутренний двор. Это было то, что надо. Оглянувшись по сторонам, хотя никто не собирался его останавливать, Горец начал подниматься и уже на середине понял, что не он один жаждет уединения. Митос тоже был там. Он сидел на широком парапете, скрестив ноги и положив раскрытые ладони на колени. Абсолютно неподвижно. Единственно, что двигалось, это развеваемая ветром одежда. Маклауд усмехнулся — не хватало только позолоты. Сейчас Старейший сильно напоминал тибетца, если не смотреть в профиль. Лицо обветрилось и загорело, в чертах появилось что-то восточное, накануне он даже ввел в заблуждение монахов, которые поначалу решили, что из троих только один является европейским туристом. Человек без расы, без родины, без возраста. Сделавший выживание целью существования, безупречной системой, которую почти ничто не могло поколебать. Кошка, всегда приземляющаяся на лапы. Но, похоже, теперь эта система давала сбой. Маклауд только сейчас увидел, что на самом деле Митос не был полностью неподвижен. Руки слегка дрожали. Этого не было заметно днем, так как Старик все время жестикулировал или что-то делал, ни секунды не находясь в покое. Четвертая ночь без сна. Оставалось идти еще три или четыре дня, как повезет.

Мак подошел к парапету и глянул вниз. Только тьма. Робкий утренний свет не достигал дна пропасти, если оно вообще было. Дункан скинул ботинки и уселся рядом с Митосом на плоский холодный камень, желая удержать мгновение мира, застывшее между уходящей ночью и нарождающимся днем. Закрыл глаза. Голоса монахов внизу стали тихим журчанием, неподеленные на слова, они перестали беспокоить, сливаясь с шорохом ветра. Вскоре и он стал исчезать. Вместе с ним вереница мыслей и тревог медленно покидала сознание, пока не осталось ничего, кроме покоя. Пустота ради пустоты, без цели, без задачи. Не для победы. Не для силы. Не для освобождения от боли. Сама по себе. Тишина. Впереди забрезжил свет. Он разгорался все ярче, стал красноватым и пронзительным, проникая сквозь веки. Непереносимым. Маклауд открыл глаза и чуть не свалился назад. Огромное солнце, не по утреннему яркое висело перед ним в синем небе. Проморгавшись и избавившись наконец от красных кругов перед глазами, он оглянулся вокруг. Митос сидел, свесив ноги с парапета, и смотрел в темную бездну, еще не захваченную светом.

— Сколько времени?

— Не знаю, часов семь. Слушай, Мак.

— Что?

— Тебе никогда не хотелось прыгнуть?

— Надеюсь, ты шутишь?

— Нет. Отчего же. Так хотелось?

— Как-то Аманда предлагала спрыгнуть с Эйфелевой башни, во время той истории с Каласом. Терять было все равно нечего, учитывая, что мир собирался рухнуть.

— Но ты не согласился.

— Нет, это было бы слишком…

— Как?

— Не знаю. Мы танцевали танго.

— Здесь нет толп праздных туристов, тебя никто не увидит, в монастырь можно попасть с другой стороны, так что же тебе мешает? Ты создал свой собственный, такой правильный образ и так боишься из него выйти? Но почему бы хоть раз не попробовать?

Маклауд наклонился и посмотрел вниз.

— Да оттуда придется выбираться неделю!

— Два часа пятнадцать, нет девятнадцать минут.

Дункан раскрыл рот и воззрился на Старика.

— И часто ты… летаешь?

— В тот раз здесь еще не было монастыря. Ты идешь? — И он оттолкнулся от парапета.

Мак выпрямился и встал на краю. Бездна манила, притягивая, как черная дыра. Какого черта, в самом деле? Почему бы нет? Он сделал шаг вперед.

Звенящий ветер и слепящий свет. Свобода. Один полет — одна жизнь. Знание того, что все скоро закончится. Это было, как прыжок в воду. Тьма сомкнулась над головой, солнце исчезло. Дно пропасти стало казаться морским дном. Если бы сейчас мимо проплыла рыба, Маклауд бы не удивился. Он инстинктивно задержал дыхание, чтобы не захлебнуться. Глубже, глубже… Марианская впадина на крыше мира. Небытие, рассыпавшееся золотом.

— Два часа девятнадцать минут? Митос, когда это было? Тебе не приходило в голову, что за столько веков все могло измениться?

— На два часа больше, на два часа меньше, какая разница? Скажешь, оно того не стоило?

— Мы полдня потеряли!

— Мак, ты неисправим!

Снова вдвоем в дороге. Оставив в Ретинге все, что можно было оставить, они ушли налегке. Поначалу без Вангду было даже скучновато, удивительно, как быстро веселый тибетец успел вписаться в компанию. Но Митос вскоре вполне компенсировал его отсутствие, по крайней мере, по количеству рассказанных историй. Маклауд думал, что любой наблюдатель отдал бы полжизни, чтобы услышать то, от чего у него уже начинала болеть голова. Когда они наконец сделали привал, Мак вздохнул с облегчением. Рот Старика был теперь занят чем-то кроме разговоров. Зато руки беспрестанно двигались. В данный момент он вращал кинжал, вытащенный откуда-то из недр рюкзака. Кинжал летал с немыслимой быстротой, и Маклауд не отрываясь, смотрел на блестящее лезвие.