Коллектив авторов - Узел вечности

Лицо Старика резко изменилось. С него слетело беззаботное выражение, он побледнел и нахмурился.

— Так что это за язык?

— Мертвый.

Митос отвернулся и до вечернего привала не сказал ни слова.

Ясные, солнечные дни закончились. Облака сгустились и затянули небо, оно стало белесым и безжизненным. Вместе с ним поблекли и остальные краски — трава уже не казалось такой зеленой, а горы ярко-желтыми, снежные вершины потеряли свой блеск и слились с небом. Они лишь чуть-чуть не успели захватить хорошую погоду, чтобы перейти последний перевал, Тонг-Ла. Пожалуй, самый высокий на пути, около шести километров. На вершине, даже в середине лета лежал снег и дули пронзительные ледяные ветра. А сейчас был только май. Перевал пользовался дурной славой, как среди туристов, так и среди местных жителей, которые считали, что там обитает многоголосый демон.

С утра они начали готовиться к переходу. Мак уложил теплую одежду в рюкзак так, чтоб она была в пределах досягаемости, и изучил подошвы ботинок. Похоже, с обувью ему везло больше, чем Митосу, они все еще оставались целыми. Проверил запас воды, собрал палатку и скатал одеяла. Митос возился со своим тентом, стараясь свернуть его так, чтоб он занимал как можно меньше места. Горец издалека наблюдал за этим, подтягивая ремни на своем рюкзаке.

Накануне Старик, буркнув что-то про беспокойство, ушел на другой край узкой долины, и поставил тент в тени высокого холма. На таком расстоянии Мак его уже не чувствовал. Вечером он не пришел к костру. Это обеспокоило шотландца гораздо больше, чем неожиданный переход на непонятный язык, происхождение которого Митос так и не объяснил. Кроме того, он начал прятать глаза, отворачиваясь всякий раз, как ловил на себе взгляд Горца и, вертя в руках кинжал, несколько раз сильно порезался, но, похоже, этого не заметил. Маклауд держал свои мысли при себе, понимая, что начни он задавать вопросы о состоянии Старейшего, не услышит ничего кроме язвительных замечаний. Он и так получил выговор, когда, проснувшись ночью и не чувствуя его присутствия, отправился посмотреть, все ли в порядке и обнаружил Митоса, сидящим у большого камня с неизменным кинжалом в руках. Он не медитировал. Выслушав гневную тираду в свой адрес, Горец пожал плечами и ушел обратно спать.

Маклауд поднял рюкзак и отправился поторопить друга. Тот стоял к нему спиной, и занимался тем же самым — подтягивал ремни. Дункан открыл рот, чтобы спросить, долго ли он еще намерен копаться и замер, почувствовав холодную сталь у собственного горла. Митос развернулся так стремительно, что Мак едва заметил движение. Он инстинктивно дернулся, чтобы отбить удар, но его руки были до половины просунуты в лямки и согнуты, ножны с катаной висели сзади и времени на то, чтобы достать оружие не было. Он стал отступать назад, но, наклонив лезвие, Митос задал ему другое направление и скоро шотландец почувствовал за спиной камень. Дальше идти было некуда. Все это время он продолжал смотреть Старику в лицо, не видя ничего, кроме черных щелей его глаз. Ему вспомнилось, как накануне, в Ретинге, он заглянул в пропасть. Ощущения были схожими. Затягивающая бездна, секунда свободы перед ударом о землю. Тоже самое ждало его сейчас, стоило Митосу сделать лишь одно маленькое движение. Дункану казалось, что прошел час, хотя, на самом деле, меньше минуты, это время съежилось, превратившись в точку. Удары сердца отдавались в ушах барабанной дробью. Секунды текли. Он молчал, понимая, что сказанное слово может нарушить шаткий баланс. Внезапно что-то неуловимо изменилось. У пропасти показалось дно. Митос моргнул и давление клинка на горло уменьшилось. Вдруг, слегка оцарапав кожу на шее Горца, меч вылетел из рук Старейшего и со звоном приземлился на камни в нескольких метрах от того места, где они стояли. Маклауд выдохнул, внезапно осознав, что может быть только пару раз в жизни был настолько близок к смерти. Митос закрыл глаза, уткнулся лбом в холодный камень и вцепился пальцами в выступы, дыша, как загнанная лошадь. Пот лил с него градом. В таком положении он пробыл довольно долго, пока ему не удалось выровнять дыхание.

— Ты должен забрать его, Мак, — сказал он, наконец, глухо, по-прежнему не глядя на шотландца, — в следующий раз я могу не успеть понять, что это реальность.

Всю дорогу до первого привала Митос молчал, глядя в землю. Только теперь стали по-настоящему заметны последствия чудовищного недосыпа. Он убрал кинжал после того, как три раза подряд раскроил себе ладонь, и переключился на камни. Но мелкие все время просыпались сквозь пальцы, Старик подобрал крупные, и на какое-то время это его удовлетворило, за камнями последовала трава, которую он перетирал в кашу. Мак смотрел на то, как постепенно сдаются позиции и тихо молился, чтоб они успели добраться хотя бы до дороги, по которой ходят грузовики, прежде, чем Митоса накроет совсем. Ему даже думать не хотелось, что будет, если Чунг не сможет помочь. Дункан пристегнул вторые ножны к своему рюкзаку, и теперь нес оба меча. Правда его сильно беспокоило наличие у друга еще одного острого предмета, но он, по крайней мере был убран подальше, а Горец теперь был начеку. Об утреннем происшествии никто из них не заговаривал. После привала Митоса отпустило, и обстановка слегка разрядилась. Надолго ли. Скоро начался подъем.

Перевал Тонг-Ла начал оправдывать свою нехорошую славу, не успели они подняться и до половины — резко похолодало, трава сменилась камнями, по которым скользили ноги, пару раз им пришлось сделать крюк, чтобы обойти глубокие провалы, в один из которых Митос едва не свалился, потеряв равновесие. Маклауд в последний момент успел схватить его за руку и вытянуть назад. Горец недоумевал, как здесь проходят караваны, казалось невероятным, что тяжело груженый як способен обойти все эти ямы и не свергнуться туда вместе с поклажей. Двигаться становилось все труднее. К середине дня стало совсем тяжело, к тому же снова начала болеть голова. Старейший же наоборот воспрял духом, к нему даже почти вернулась прежняя веселость, и это Мака несказанно радовало. Но теперь его не радовало собственное состояние. Симптомы высокогорной болезни усиливались с каждым шагом, головная боль стала невыносимой, перед глазами начали плясать белые точки, и ему уже с трудом удавалось сохранять вертикальное положение, так его шатало. Но он продолжал упрямо идти вперед, стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения, хотя это становилось все труднее. Горло пересохло и каждый вдох причинял боль, в ушах шумело.