Анатолий Нейтак - Эмиссар: Трансформация [СИ]

Увы, пользы запущенные программы приносили не так много, как хотелось бы. Например, фильтр-правдомер на Шосэтане нередко спотыкался. Да и вообще не давал особых гарантий, обеспечивая лишь некоторый процент вероятности выявления прямого обмана. Прячась за стандартные формулировки и используя другие дипломатические увёртки, грерод ухитрялся врать правдоподобно до озноба. Да он и говорил-то в основном правду, вот только трактовал её так ловко… шерсть вставала дыбом при мысли о том, каких высот должно достигать искусство обмана у более опытных сарье, если уже на уровне Шосэтана этот навык настолько развит! Эмпатия малой и средней “глубины” — не столько подспорье, сколько помеха в выявлении обмана, если лгун искренне верит в собственное враньё… или, хуже того, сам не знает точно, какой из десятка равно вероятных трактовок некоего события следует отдать предпочтение.

Но с выявлением вранья дела обстояли ещё благополучно — если сравнить с результатами работы программы, “воссоздающей систему отношений конкурирующих групп разумных внутри Лабиринта”. Назвать эту программу что-либо моделирующей означало очень сильно преувеличить. Несмотря на активную работу резидентного блока, подсаженного Соседом Долигу Рэхлонду, данных для построения нормальной модели отчаянно не хватало.

Проблема в том, что Смотритель попросту не старался вникать в то, что считал “мелкими нюансами”, милуя либо (чаще) карая обитателей Лабиринта сообразно лишь собственным представлениям о допустимом и должном. С "истинно воинской" прямотой, не взирая на лица и почти всегда игнорируя причины чужих поступков, заодно с сопутствующими обстоятельствами. Из других сарье с резидентными блоками мастер Глам интересовался межклановой политикой ещё меньше. Сорх — совсем даже наоборот. И он мог бы стать истинной драгоценностью среди источников информации, поступающей в инфоцентр. Но увы! Смесок по понятным причинам крутился слишком далеко от тех кругов, где знали истинные первопричины событий или хотя бы могли догадываться о них. Он наблюдал лишь тени следствий тех или иных решений. Разумеется, воссоздавать решения по этим теням представлялось задачей неразрешимой.

“Вот если бы подсадить резидентный блок Кривоплёту! Ух!

Мечты, мечты…”

Как уже успела выяснить Ниллима, для внедрения резидентного блока требовался прямой контакт аур на расстоянии не более дюжины, а лучше пяти-восьми шагов и на протяжении хотя бы нескольких нохх. А оказываться к Кривоплёту так близко и так надолго… нет уж. Всякой наглости положен естественный предел, за которым она становится глупостью. Тем более, что Сосед не мог гарантировать необнаружимость резидентных блоков для достаточно искусных сарье при целенаправленной проверке "верхних" слоёв ауры. Он и при подсадке блока Долигу Рэхлонду рисковал больше, чем следовало…

И ещё об ограничениях.

Ничто не мешало направо и налево внедрять новые резидентные блоки, но — увы и ах! — “вычислительные мощности инфоцентра в настоящий момент загружены на восемьдесят пять, пиками до девяноста пяти и более процентов”. Таким образом, обрабатывать те данные, которые польются с нового, шестого резидентного блока, оказалось бы нечем. Сосед же заявил, что теперь, рассекретив наличие такого полезнейшего инструмента, как ИЦ, он отходит в сторону. Если Ниллима хочет оптимизировать работу инфоцентра — например, снизить приоритет обработки данных, касающихся себя и Жанкарна, или остановить моделирование памяти для них же, чтобы хватило мощности для подключения шестого резидентного блока — пусть займётся этим сама. Дополнительный стимул, да-да.

В общем, оба благородных члена общества по обмену знаниями оставались свободны от резидентных блоков. Хотя Ниллиме страсть как хотелось бы знать, что творится у них в головах. Но — снова увы! — судить об этом у неё получалось лишь на расстоянии прямой видимости, да и то лишь в части чтения эмоций. Что, как уже сказано, при общении помогало не сильно.

А Сосед на её жалобы твердил одно: в ИЦ, мол, “заложено несколько хороших баз данных, в том числе с упражнениями в области ментальной магии”. Тьфу! Впору наградить его новым прозвищем. Язва — очень актуальный, годный вариант.

Или, скажем, Настырник: тоже вполне подойдёт…

Меж тем Шосэтан, утомлённый и раздражённый собственным долгим монологом, похоже, решил, что его не слушают или слушают невнимательно. Пришлось Ниллиме прервать этот самый монолог и мягко спросить:

— Скажи, лан, какое отношение эта легенда имеет к вражде родов Сорент и Хоррев? Нет, легенда красивая, тут спору нет, и рассказчик ты неплохой. Но…

Пойманный на прямом вранье, пусть и высокохудожественном, Шосэтан чуть не оскалился. Внутри у него аж взбурлило. Ниллима, отлично почувствовавшая это, на миг даже пожалела, что вмешалась и не позволила себя дурачить. Вообще она чем дальше, тем больше жалела, что так обошлась с благородными. То есть с Карроз отношения более-менее наладились, пусть не сразу и не легко. Но вот второй грерод… эх. Ну да ничего не поделаешь.

“Прикуп взят и карты вскрыты”, надо играть дальше с тем, что есть.

— Эта… легенда… считалась самой любимой легендой моего прапрадеда. И он… отчасти повторил судьбу её героя, — несколько неуклюже вывернулся Шосэтан. — На самом деле его не отравили, а удачно прокляли, отчего судьба его свернула в холодную тень…

Ниллима поощрительно кивнула. Ноздри грерод на пару бун раздулись от гнева. Но рассказ он всё-таки продолжил, причём отклоняться от реальных фактов больше не пытался. Всего лишь расставлял акценты, обеляющие Сорентов, и опускал, как малозначимые, некоторые факты, что могли бы оправдать деяния семьи Хоррев… обычная полуправда, не более.

“А он действительно хочет этого поединка, раз так терпим и внешне покорен. Наверняка тут имеется второе дно. А то и третье, и четвёртое…

Надо быть внимательнее”.

И Ниллима слушала очень внимательно. Шосэтан говорил, порой делая короткие паузы, чтобы подобрать формулировку поудобнее и перевести дух. Программы инфоцентра, в которых ученица Соседа понимала лишь выдаваемые результаты, да и то через два на третий, — работали.

А потом благородный неожиданно иссяк.

Причину, по которой он хотел поединка Ниллимы именно с Зармом из семейства Хоррев, он так и не озвучил. Точнее, озвучил слишком много причин… которые с тем же или почти тем же успехом можно было отнести к доброй дюжине других благородных недругов Сорентов.

— Позволь, я задам несколько уточняющих вопросов.

Ноздри Шосэтана снова на мгновение раздулись. Нехорошо. Но молчание — знак согласия.

— Если я правильно помню, Зарм — двоюродный брат супруги мастера Эхенда. Это так?