Надин Брандес - Романовы [litres]

Я втянула Марию обратно в комнату и сунула ей в руку колоду карт.

– Перетасуй.

– Я не хочу играть в безик…

Я вернулась на лестничную площадку, закрыла за собой дверь и встала лицом к лицу с Иваном.

– Моя сестра очаровательна, и вы привлекательны, но если вы посмеете прикоснуться к ней, то рискнете нашими шеями. Вы мне нравитесь, Иван. Но я не хочу, чтобы вас расстреляли. И уж тем более я не хочу, чтобы мою сестру убили из-за того, что она поцеловала охранника.

Кадык Ивана сурово дернулся. Ему хватило почтения выглядеть пристыженным. Мне не доставляло удовольствия ругать его – но уж лучше его, чем Марию. Сестра меня не послушает.

Мне нравилось видеть ее счастливой. Но не тогда, когда это может повлечь за собой ее смерть.

Я отступила в сторону и только тогда заметила на верхней площадке лестницы Заша. Как много он слышал? Солдат уставился на своего друга, и я подумала о словах, которые сорвались с губ – что, если я только что подвергла опасности Ивана и Марию? Что, если мои опрометчивые действия приведут к беде, которой я так отчаянно стремилась избежать?

– Моя смена, Иван. – Заш встретился со мной взглядом. Он выглядел добрым… и даже понимающим. Он все слышал.

Но тут я вспомнила о своей лысой голове. Жар затопил мои щеки; я развернулась на каблуках и закрыла за собой дверь. Какое глупое положение! А чего я ожидала? Что смогу скрывать от него свою стрижку до конца нашего изгнания?

Какая разница, что он подумал? Ах, если бы я сама могла убедить себя в том, что мне все равно.

Я прислонилась спиной к двери, тяжело дыша. Что я сделала, столкнувшись лицом к лицу с солдатом прямо перед кабинетом коменданта? Закрыла глаза и выровняла дыхание.

Из-за тонкой двери доносились голоса.

– Знаешь, она права, – тихо сказал Заш.

– Почему я не могу быть добр к Марии? – возразил Иван. – Почему бы мне не сказать ей, что она красива? Их жизнь несчастна. Мы можем покинуть это место, если захотим. У нас есть будущее за пределами гнилого дома. А они не знают, останутся в живых или умрут… с голоду. Честно говоря, я даже надеюсь, что Белая армия вытащит их отсюда.

– Они здесь из-за действий царя и царицы. – Голос Заша звучал так, словно он озвучивал чью-то цитату, а не собственные мысли.

– Ты действительно в это веришь?

Я прижала ухо к дереву, ожидая ответа Заша.

– Я не знаю, чему верить, Иван. Ни одна из сторон не кажется мне правой, но эта сторона производит впечатление более безопасной. Я здесь, чтобы защищать свою семью – служить там, где велит мне наше правительство. Подчиняться.

– Какой отвратительный образ жизни. – Шаги обозначили попытку Ивана уйти, но Заш остановил его.

– Тогда почему ты здесь?

Пауза.

– Во-первых, из-за денег. Но сейчас… ради Марии.

Сапоги Ивана прогромыхали вниз по лестнице.

Заш был здесь не потому что поддерживал большевиков. Он служил, чтобы защитить свою семью. Но разве он не говорил, что у него нет родителей? Кого же он тогда защищает?

А Иван…

Я оттолкнулась от двери и нашла Марию. Она стояла перед маленьким настенным зеркалом, пытаясь завязать на голове поношенную кружевную ленту. Я подошла к ней и сделала бант. Мы были почти одного роста.

– Ты прекрасна , сестренка.

Ее подбородок задрожал, рука соскользнула с головы, но она ничего не ответила. Мария всегда больше заботилась о своей внешности, чем все остальные – вероятно, потому что была коренастой, крепкой, и это ее смущало. Но все – и родственники, и поклонники – всегда говорили, что Мария «невероятно красива». Почему она не хотела это принимать?

Совсем скоро ей исполнится девятнадцать. Мама влюбилась в папу в семнадцать. Наверное, Мария, боялась никогда не испытать любви…

Я не могла позволить себе бояться или надеяться на любовь. Потом подумала о Заше и о том, что мое сердце жаждет дружеского отношения от него больше, чем от других охранников. Эта ссылка повлияла на мои эмоции. Происходящее меня испугало.

Я провела пальцами по своему обритому черепу и сравнила собственное пухлое лицо и луковицу головы с нежными чертами Марии. Попыталась вообразить, что увидел Заш с верхней площадки лестницы. Мне показалось, что его взгляд таил доброту, но не жалость ли то была?

Мария отвернулась от зеркала и перетасовала карты для безика.

Определенно, лысина меня не красила. Что ж, ладно, по крайней мере, это точно удержит Заша от лишних мыслей.

Я тихонько посмеялась над собой. Как будто у него были мысли о моей привлекательности. Это ведь я играла с подобными идеями. И все же я покраснела от смущения за свой нездоровый вид. Неужели я столь ограниченна, что, желая быть спасенной, боюсь умереть некрасивой?

Когда я присоединилась к Марии, то смотрела куда угодно, только не на нее – на карты, на собак, которые чесались и щелкали зубами, на папу, подстригающего усы. Мне казалось неправильным убеждать сестру в опасности счастья и безопасности одиночества.

Но если наступала Белая армия, мы должны быть готовы оставить все позади.

Все.

Даже тех, кого любим.

Белая армия была уже близко. Я видела это по поднявшейся суете охранников. Ощущала запах перемен в спирте, пропитавшем кожу Авдеева. Надежда сидела на кончике языка, как пастила, которую я не могла заставить себя проглотить.

Я проснулась в очередной дождливый день, задыхаясь от жары, влажности, темноты и заточения. Все еще спали, поэтому я прокралась к форточке, чтобы посмотреть на восход солнца и вдохнуть подобие свободы. Проскользнув к маленькому приоткрытому окошку, я почти ожидала узреть Белую армию, марширующую через город и наступающую на Ипатьевский дом.

Но я видела лишь сестер из монастыря, которые приближались с корзинкой продуктов. Ничего необычного, это зрелище можно было наблюдать каждый день. Они уж точно не желали нам смерти. Добрые монахини… Им не помешал даже проливной дождь: они шагали под его стеной, чтобы принести нам еду.

Я наблюдала за сестрами, думала о семье, о своей надежде. И вдруг меня осенило – так же неожиданно, как одна из капель дождя, упавших на лицо.

И я поспешила за листом почтовой бумаги.

Авдеев не стал открывать окна, поскольку боялся, что мы подадим сигнал людям снаружи. Все это время у меня была маленькая форточка для свежего воздуха, но я никогда не думала подать сигнал о помощи или попытаться отправить сообщение. Если Авдеев этого боялся, значит, кто-то за стеной сочувствовал нам.

Что, если мне удастся каким-то образом передать сообщение Белой армии? Что, если я расскажу им, сколько здесь охранников, где мы находимся и каков распорядок дня? Они смогут спасти нас, как следует подготовившись.