Надин Брандес - Романовы [litres]

Если нас скоро спасут, ему понадобится вся помощь, которую он сможет получить.

– Может быть, завтра я выйду в сад без стула.

Алексей заставил себя сесть.

– Только не выдавай меня, – проворчала я.

– Ты ожидаешь, что я буду притворяться , будто мне еще хуже, чем сейчас? Ох, сестренка, ты должна лучше, чем кто-либо, знать, что я этого не сделаю.

Я сунула бутылку в карман.

– Я должна была попытаться.

Алексей, нахмурившись, следил за моими движениями.

– Откуда у тебя чернила?

Я подняла брови в притворной обиде.

– Ты ждешь, что я раскрою свои секреты?

– У нас с тобой нет секретов.

– Верно. – Могу я поделиться с ним? Может, рассказать ему про Заша? – Я стащила их из кабинета Авдеева.

– Угу, – он знал, что я говорю ему не всю правду, – выкладывай, Швыбзик.

Я шумно выдохнула и выразительно округлила глаза.

– Плата . Заш достал их для меня. Когда мы уезжали из Тобольска, у него в ранце было несколько штук, но он не знает, что я в курсе. Он посоветовал мне обыскать кабинет Авдеева, там я и нашла пузырек с чернилами Заша. Думаю, он положил его туда для меня. Для тебя.

– Мне казалось, он ненавидит магов. И Распутина. И всех нас.

– У него есть кое-какие соображения насчет Распутина. Но… я все еще надеюсь понять их лучше.

Алексей повел бровями.

– Тебе нра-а-а-авится солдат Заш?

– Конечно нет! – фыркнула я.

– О. Что ж, прости мне предположение, что рисковать жизнью – это очень яркое проявление привязанности.

Мой пульс предательски участился.

– Все совсем не так.

Алексей сложил руки на груди, и его лицо приняло надменное царственное выражение.

– Пока ты не предложишь мне правдоподобную альтернативу, я буду придерживаться этой версии.

Я демонстративно скривилась и вышла из комнаты. Но, войдя к себе, тут же прекратила притворяться. Мария уже забралась в свою койку. Мы поцеловали друг друга в щеки, и я переоделась в ночную рубашку.

Нельзя впускать в душу надежду на любовь Заша. Даже я понимала, что стремление испытать это чувство возникло от напряженной жизни в изгнании. Это неправильно. Это небезопасно. Но опять же, что, если он когда-нибудь поможет нам спастись? Могу ли я позволить себе думать об эмоциях?

Я перевернулась на другой бок, спиной к Марии. Когда она не видит выражения моего лица, я могу погрузиться в более личные мысли. Перенаправила свои размышления прочь от опасных вод любви в прошлое, к овладению заклинаниями. Назад, к Распутину… и тому, что говорил Заш о нем и маме.

Мария шумно дышала на своей койке рядом со мной. Я позволила себе задать вопрос. Даже… усомниться. Я никогда не сомневалась в преданности мамы папе. Но она проводила много времени с Распутиным. Когда он навещал нас во дворце, нам с Марией часто не разрешалось находиться в одной комнате с ними, пока она и Распутин обсуждали болезнь Алексея.

Распутин никогда не рассказывал, как исцелял брата. Он только как-то говорил мне о самых основах мастерства заклинаний. Как создать заклинание облегчения. Как его применить. Но больше ничего – никаких инструкций к овладению колдовской наукой. Никаких указаний о том, как создавать другие заклинания или как изготавливать волшебные чернила.

Может, он просто подкармливал мое любопытство? Чтобы я была счастлива и доверяла ему?

Я видела мамины письма к нему, когда они печатались в газетах. Они были полны очарования… и любви. Люди говорили: «Скандал». Но мы, Романовы, все любили Распутина. Мы все писали подобные письма. Публика этого не понимала.

Что ж… Папа никогда полностью не доверял великому магу. И Ольга порой его недолюбливала. Они никогда не говорили мне почему. Если бы они узнали о романтических отношениях, разве не сказали бы об этом? Разве не сделали бы что-то?

Темнота погрузила меня в тревожные сны, но на следующее утро я проснулась с твердым намерением успокоиться. Я переоделась в не первой свежести черную юбку и белую блузку, которые носила каждый день. Мы съели привычный завтрак.

Папа подошел к креслу, не отрываясь от биографии императора Павла I, которую он, наверное, перечитывал уже раз сто. Мама лежала в постели, бледная и похожая на привидение.

Когда наступило послеполуденное время прогулки, я схватила Ольгу за руку.

– Позволь мне позаботиться о маме. А ты иди и наслаждайся солнцем.

Ольга с шумом выдохнула воздух.

– Теперь наш маленький чертенок – ангел? С чего бы такая перемена?

Я усмехнулась, и она бросилась вниз по лестнице вслед за остальными членами семьи. Я принесла из кухни миску маминой похлебки из чечевицы и поставила у кровати.

– Привет, моя маленькая. – Мама села, и ее рука тут же потянулась ко лбу. Я подождала, пока мигрень утихнет настолько, чтобы она смогла удержать миску.

Возможно, сейчас не самое лучшее время.

Мама всегда была больна. Кроме того, кто я такая, чтобы сомневаться в ее честности? Но если мне придется разговаривать с Зашем – или любым другим охранником, раз уж на то пошло, – об их подозрениях относительно Распутина и мамы, мне нужны ответы.

– Как чудесно, что ты сегодня рядом со мной.

Я поправила одеяло, пока она потягивала суп.

– Мама, я осталась дома, потому что… некоторые из охранников разговаривали со мной.

– Они не распускают рук? Они не столь добры, как в Тобольске.

– Нет, меня не беспокоили. Только… говорили то, о чем я хотела с тобой побеседовать. – Выкладывай все начистоту!

Мама поставила суп на прикроватный столик и потерла рукой лоб.

– Что такое, Настя? Извини, но у меня сегодня ужасно болит голова.

– Речь о Распутине, – выпалила я.

Она замерла. А затем резко заявила:

– Могу представить, какие нелепые позорные слухи они распускают.

– Почему вы никогда не позволяли нам находиться с вами в одной комнате? – Время прогулки в саду прошло уже почти наполовину. Мне нужно переходить к вопросам. – Почему ты так часто приходила к нему одна? Мама… что происходило? Прости мое любопытство, но, мне кажется, я понимаю, почему охранники были так недоверчивы, а люди так подозрительны. Я не знаю, что с этим делать!

Не думала, что это возможно, но мама побледнела сильнее, чем обычно.

– Что ты придумала обо мне, Настя?

– Ничего не придумала! – В моем голосе зазвенели слезы. – Я люблю тебя. Просто хочу понять.

Она так много времени проводила с Алексеем, когда он родился, что едва ли у кого-то из нас, сестер, были наполовину такие же близкие отношения с ней. Мы не знали ее так глубоко, как знали папу. Мария и я – меньше всего.

– Григорий Распутин бессчетное количество раз спасал жизнь твоему брату. Ты сомневаешься в его доброте?

Она была оскорблена нападками на его характер? А как насчет ее самой?