Сергей Джевага - Когда оживают Тени [litres]

Но повзрослев, Бран ушел юнгой на флагманскую субмарину дома и частенько отправлялся с отцом в экспедиции. Возвращался и помогал с какими-то исследованиями, копался в лабораториях. Я же тогда продолжал учиться, и виделись мы реже. Но помню, с какой радостью встречал приятеля, сколько новых планов рождалось в наших головах.

Все закончилось, когда Лир отправился в очередной поход, оставив подхватившего лихорадку Брана в Таре. Потом было ожидание, отсутствие каких-либо вестей, снова ожидание – уже беспомощное и безнадежное. На поиски «Айне», субмарины отца, отправляли лучшие корабли, но безрезультатно. Связь пропала где-то у Мглистых скал, на границе владений фоморов, и ни один капитан не рисковал подходить туда чересчур близко. Из-за подводных вулканов, туч липкого ила, забивающего винты и водометы, опасности попасться свирепым тварям и быть разобранными на запчасти в буквальном смысле слова.

Ну а потом мать сообщила об отправке меня в академию. В тот же день приятель покинул грот, сказав, что больше его здесь ничто не держит. Покинул с ясным намерением устроиться на какое-нибудь судно и продолжать собирать слухи об «Айне», искать следы.

И планктону понятно, что Бран не преуспел. Но встретив его сейчас, я начал задаваться вопросами, что терзали тогда, сопливым мальчишкой. Почувствовал вину. Ведь слишком просто принял гибель отца. Как свершившийся факт. И не делал попыток прояснить ситуацию. А этот человек, вроде бы посторонний, потратил месяцы на поиски. Или годы.

Осознав, что пауза затянулась, я снова отхлебнул из кружки и спросил:

– Что-то нашел?

Приятель детства интерпретировал правильно, задумался на миг, помрачнел и пожал плечами.

– Ничего существенного. Слухи, больше смахивающие на сказки. Сейчас об «Айне» вообще не помнят. Тогда я добрался до порта, где швартовалась в последний раз. Но узнал минимум, Лир мало кому рассказывал о своих планах.

– Да, отец умел хранить тайны… Что искал?

– Трудно сказать. Я работал с ним, но до конца не разобрался, какие цели преследует. Мы могли корпеть недели напролет над расшифровкой какого-то древнего текста, а затем срывались и плыли в Северное пограничье, чтобы поговорить с каким-то бродягой. Могли проводить опыты над микробами и паразитами, экспериментировать с соларитом, а потом опять отправлялись неизвестно куда и неизвестно зачем.

– Никогда не говорил?

– Нет. Спрашивать я пытался. Многие пытались. Сказать могу одно: в последнее время он интересовался туату, историей, технологиями. Тесно общался с гностиками и несколькими учеными, давал гранты на какие-то исследования.

– Имена помнишь?

– Больше десяти лет прошло, Орм… но вот одно в голове вертится. Стюарт вроде бы.

– Хенли Стюарт?

– В точку! Знаешь такого?

– Слышал. Ученый, известный своими опытами и теориями насчет сущности Вестников.

Мы озадаченно переглянулись. Я же подумал, что это начинает смахивать на фарс. Слишком много на первый взгляд случайных совпадений, но связать их воедино не получается. И нужно ли?.. Ведь я действительно похоронил отца. Похоронил вместе с собой, когда понял, что старой жизни конец. Не стало больше Лира Берака Мак-Морана. Не стало и Ормонда Лира. Остался Эбер Уилсон, ученик искателя, молодой ученый-историк из Дормунда, скованный гностик.

Долгие годы я старательно гнал мысли и воспоминания, жил новой жизнью. До тех пор пока не пришли Тени. И теперь прошлое нагнало на новом витке жизни, подбрасывает вопросы, на которые я не хотел искать ответы, вернуло старое имя.

– Очередная загадка, – пробормотал Бран и мотнул головой, будто отгоняя навязчивую мысль. – И самое главное, я ведь говорил тогда с людьми, работающими на Лира. Каждый изучал какую-то специфическую проблему, но вот связи между изысканиями нет.

– До сих пор надеешься разгадать тайну? – спросил я.

– Нет. Наверное, нет, – неуверенно ответил он.

И, похоже, солгал, так как явственно потянуло застарелой злостью и разочарованием, серой тоской. Или пытался в этом убедить сам себя. Но и я не собирался копаться в чужой душе, некоторые старые раны лучше не бередить.

– Прошлое надо оставлять в прошлом, – выдал банальность, чтоб разбить неловкую паузу.

– Да, – кивнул приятель. – Расскажи, чем ты занимался эти годы? Где пропадал?

– Учился, работал, – уклончиво ответил я. – В университете Дортмунда преподаю, обычный книжный червь.

В глазах приятеля мелькнуло недоверие пополам с насмешкой, и я осекся, вопросительно приподнял брови. Он поморщился чему-то, но вопрос задал явно не тот, что вертелся на языке:

– А почему не возвращался?

Поколебавшись, я закатал правый рукав и показал запястье, сплошь исчерченное красными линиями татуировок, символов, геометрических фигур. Зрачки Брана сузились. Подался вперед, а затем нахмурился и кивнул, будто мысленно сверялся с какими-то своими наблюдениями.

– Давно?

– Связь обнаружили при поступлении в академию, мигом перенаправили в семинарию.

– Истязали долго?

– Достаточно. Но, скажем так, не прижился. В конце концов отправили в Лигу. С тамошними я тоже не нашел взаимопонимания, меня наглухо сковали и отпустили на все четыре стороны. И как ты знаешь, гностиков нигде не любят. Да, пользуются услугами, с удовольствием покупают хитроумные устройства, пользуются услугами по зарядке батарей. Но при первой возможности плюют в спину. Слуги Тьмы, первосортные оболочки для Вестников. Ну и прочее-прочее, некоторые думают, что именно наш брат открыл Люциферу путь в мир, стал причиной Исхода.

– Мак-Суини с этим как-то живут, – осторожно заметил Бран. – У них в роду каждый второй гностик.

– Всегда есть исключения. Но если кто-либо из Суини не способен стать бардом, отправляют учиться на паладина в числе прочих, – возразил я. – А бестолочей вроде меня презирают и игнорируют независимо от фамилии.

– Боялся, что молва отразится на матери?

– Да. У нее оставался шанс стать регентом. Если бы приняла соответствующие гейсы и прошла посвящение. Но она вышла замуж за кого-то из родственников погибшего мужа и родила нового наследника.

– Как-то… несовременно, – поморщился приятель.

– Законы Старших домов не имеют срока давности, – хмыкнул я. – Считая и те, что в наш цивилизованный век кажутся темными и дикими. Или заклейменные Церковью как языческие и богохульные.

– Понимаю. Если б кто-то узнал, что тебя коснулась Изнанка, ей бы не позволили такого.

– Да. Женщину, единожды родившую выродка, ни за что не допустят к власти, устроят развод с лордом. У тех же Суини леди становится та, которая первой родит мальчика без способностей. Остальные живут в фамильном гроте, но никаких прав не имеют.