Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

За: Январри будет в безопасности.

Против: сложности с поисками подходящего места; сложности, касающиеся привязанности Корнелиуса к Январри; неуверенность в успехе / возможная угроза безопасности Январри; полное нарушение привычного уклада.

Думаю, ей нравится в поместье Локка, несмотря на все обстоятельства. Когда она была маленькой, я, возвращаясь к ней, часто обнаруживал одну встревоженную няньку. Лишь через несколько часов моя дочь обнаруживалась на берегу озера, где строила замки из песка или играла в бесконечные игры с сыном лавочника. Теперь я вижу, как она бродит по коридорам, поглаживая обшитые темным деревом стены, как будто это спина какого-нибудь огромного зверя, или лежит со своим псом в пыльном кресле где-нибудь на чердаке. Правильно ли будет отнимать у нее единственный знакомый ей дом? Я и так слишком многого ее лишил.

Г. Сбежать и спрятаться в другом мире. Я могу найти дверь, пройти через нее вместе с Январри и построить новую жизнь в каком-нибудь более счастливом и безопасном мире.

За: максимальная защищенность от преследователей.

Против: см. выше. И я совсем не уверен, что все миры соединены друг с другом. Если мы сбежим в другой мир, смогу ли я когда-нибудь найти дорогу в Начертанный? И если Ади все же сможет выбраться в свой родной мир, отыщет ли она нас?

Пункта «Д. Ничего не менять» в моем списке не было, но именно так я и поступил в конечном итоге. Я обнаружил, что жизнь подчиняется некоему импульсу. Принятые решения накапливаются, и в какой-то момент их вес уже невозможно сбросить. Я продолжил заниматься воровством, скалывать истории со стен и отправлять богачу, чтобы тот мог похвастаться ими перед другими богачами. Я продолжил свои отчаянные поиски, следуя за историями и обнаруживая двери. Они продолжали закрываться у меня за спиной. Я перестал оглядываться.

Я внес только три изменения в привычный уклад. Первое было связано с дверью из слоновой кости в горах Британской Восточной Африки, за которой я пережил близкое и неприятное знакомство с винтовкой «Ли-Метфорд». Все закончилось тем, что я подделал паспорт и купил билеты на поезд для мисс Джейн Ириму. Не вижу смысла подробно пересказывать историю нашей встречи, однако замечу: она одна из самых бесстрашных и склонных к жестокости людей, которых я когда-либо встречал, и я неумышленно причинил ей огромную боль. Эта женщина также искренне сочувствует твоему положению, и я имею все основания полагать, что она сумеет защитить тебя лучше, чем я. При случае попроси ее рассказать тебе всю эту историю целиком.

Второе изменение заключалось вот в чем: я нашел безопасное место, где вы обе могли бы спрятаться. Надеюсь, тебе никогда не придется воспользоваться этим убежищем. Я не стану описывать его в подробностях – из опасения, что эта книга может попасть в недобрые руки, – просто скажу: это единственная дверь из найденных мной, которая до сих пор не закрыта. Я отправился на ее поиски под чужим именем и, обнаружив ее, сжег все записи и документы. Я солгал, будто меня задержал шторм, к тому же все так привыкли к моему отсутствию, что ни у тебя, ни у Корнелиуса не возникло подозрений. Я рассказал правду о своем путешествии только одной живой душе. Если тебе нужно будет найти укрытие, спрятаться от того, что гонится за мной, – следуй за Джейн.

Третье изменение – это книга, которую ты держишь в руках (если я успею заказать переплет; в противном случае я говорю о кипе страниц, напечатанных на машинке, перевязанных бечевкой и обернутых в сброшенную кожу летучей змеи, которую я нашел в крайне неприятном мире за одной дверью в Австралии).

Теперь я трачу вечера на то, чтобы собрать разрозненные и разбредающиеся обрывки моей истории – или, точнее, нашей, – выстроить их в колонну по порядку и как можно аккуратнее записать на бумаге. Это утомительный труд. Иногда я так устаю за целый день бесцельных поисков в долине Амазонки или среди скал Озарка, что нахожу силы всего на одно предложение. Порой мне целый день приходится сидеть в лагере из-за плохой погоды в компании лишь пера и бумаги, но я все равно оказываюсь не в состоянии выжать из себя ни одного слова, потому что попадаю в ловушку зеркального лабиринта собственной памяти и не могу выбраться (вот твоя мать лежит, свернувшись ракушкой вокруг тебя; вот ее бело-золотая улыбка сияет в предрассветной дымке Амариканского моря).

Но я упрямо продолжаю писать, даже когда мне кажется, будто я продираюсь через бесконечные терновые заросли, даже когда чернила окрашиваются в кровавый оттенок в свете лампы.

Может, я не пишу просто потому, что вырос в мире, где слова имеют власть, где чернильные узоры украшают паруса и кожу людей, где достаточно талантливый словотворец может своими руками изменить мир. Может, я продолжаю верить, что даже здесь у слов есть какая-то сила.

Может, мне просто нужно оставить какую-то хронику, пусть даже запутанную и лишенную доказательств, чтобы другой человек мог узнать истину, которую я открывал с таким трудом. Чтобы кто-то еще прочитал это и поверил мне: существует десять тысяч миров, а между ними – десять тысяч дверей, и прямо сейчас кто-то их закрывает. А я невольно этому способствую.

Может, я пишу по совсем другой причине, отчаянно и наивно надеясь, что найдется кто-то храбрее и лучше меня, кто искупит мои грехи и преуспеет там, где я потерпел неудачу. Что кто-нибудь даст отпор тайным ухищрениям желающих отрезать этот мир от его братьев и сделать его пустым, понятным и глубоко одиноким.

Что кто-нибудь неведомым образом сумеет превратить себя в живой ключ и открыть все закрытые двери.

КОНЕЦ

Постскриптум

(Прошу прощения за небрежный почерк – что бы сказала моя мать? – но я ужасно тороплюсь и не успеваю набрать текст на машинке и вклеить его в переплет.)

Моя милая Январри,

я нашел ее. Я нашел ее.

Я встал лагерем на одном из холодных, истерзанных ветром островов Японии. Возле берега ютится кучка бамбуковых хижин и лачуг из гофрированного металла, которую с большой натяжкой можно назвать деревней, однако на этом склоне горы нет ничего, кроме спутанной травы и нескольких иссушенных сосен, цепляющихся за пепельно-серую землю. Передо мной странная конструкция: несколько веток дерева сплелись в подобие арки, через которую открывается вид на море.

Если посмотреть под нужным углом, она похожа на дверной проем.

Я нашел ее по следам легенд.

Жил-был рыбак, который сворачивал страницы книг и превращал их в настоящие корабли – быстрые и легкие суда с парусами, исписанными чернилами. Жил-был мальчик, который исчез посреди зимы и вернулся отогревшимся и загорелым. Жил-был жрец, чья кожа была исписана молитвами.