Стивен Эриксон - Дань псам. Том 2 [litres]

– Это было глупо, Сэба. И лежишь теперь с разбитым лицом, проткнутый стрелой. Кровь, как я понимаю, из печени. Даже странно, что ты еще не умер, ну, твое счастье. – Она присела на корточки и достала маленький флакон. – Я налью это в твою рану – когда достану стрелу, конечно, и если ты это переживешь, то, скорее всего, не помрешь. Так что мне делать, Сэба? Спасти твою жалкую задницу?

Он уставился на нее. Боги, болит все тело.

– Имя, – сказала она. – Назови имя, и, возможно, выживешь. Но решай быстрее. У тебя не осталось времени.

Здесь парит Худ? В этом укромном месте так глубоко под улицами? Несомненно, он здесь.

Сэба назвал имя. И даже предупредил: не надо с ним связываться, это гнусная гадюка. У него что-то странное в глазах, клянусь…

Дымка сдержала слово.

И Худ ушел .

Лавина неожиданных смертей, необъяснимых и ужасных катастроф, печальных кончин и ужасных убийств залила каждое жилище, каждый угол, каждую лачугу смертельным потопом, растекающимся из несчастного города во все стороны. Люди всех возрастов, без разбора. Смерть забирала всех: благородных и нищих, недужных и здоровых, преступников и жертв, заброшенных и любимых.

Как по-разному звучит последний вздох: люди кашляли, вздыхали, ревели, протестуя, не веря, поражаясь. И если бы все это объединилось, вышла бы густая, сухая, острая фуга смятения в городе, где этой ночью не было ни единого голубого огня.

Были и выжившие. Много, много выживших – больше, чем умерших, – но, увы, разница была очень невелика.

Бог пошел на восток, из Гадробийского квартала в Озерный, а потом в Усадебный.

Ночь еще не закончилась. Совсем не закончилась.

Незаметная в безлунном небе, затянутом густым дымом, массивная фигура плыла низко над Гадробийскими холмами – на запад, вдоль торгового тракта. Приблизившись к мрачным огням Напастина городка, тихий летун снизился, и когти царапнули по гравию дороги.

Над ним фигуры поменьше хлопали тяжелыми крыльями, кружась, пикируя и снова взмывая ввысь. Они тоже не кричали во тьме.

В стороне от дороги, в высокой траве, койот, выбиравший момент, чтобы перебежать тракт, внезапно замер.

Пряные ароматы окутали зверя теплым, знойным порывом; там, где только что по воздуху скользили черные бесформенные облака, теперь на дороге возник силуэт человека – для койота люди всегда означали войну, страх и любопытство, шанс и смертельное предательство.

Но этот человек был… другой.

Оказавшись недалеко от койота, он повернул голову и посмотрел на зверя.

Койот выбежал из травы. Все мышцы, все инстинкты кричали о покорном подчинении, и все же, словно под воздействием громадной силы, койот высоко поднял голову и навострил уши, приближаясь к фигуре.

И человек пальцами руки в перчатке погладил затылок зверя.

И койот поскакал со всех ног – в ночь, по громадной равнине на юг.

Освобожденный, благословленный, полный такой мучительной любви, что ее хватит на всю оставшуюся жизнь в море травы, море радости и восторга.

Преображенный. Без причины, без зловещей цели. Это просто капризный жест, общее прославление жизни. Пойми или ломай голову. Койот сыграл свою роль и убегает, и сердце его горит, как яркая звезда.

Дары, от которых порой влажнеют глаза.

Аномандр Рейк, сын Тьмы, шел среди лачуг Напастина городка. У ворот не было видно ни одного стражника. Громадные створки были заперты на засов.

За воротами, в городе, ревели пожары, в черную ночь взмывали клубы дыма, освещенного искрами.

Пять шагов до ворот; что-то треснуло и упало. Ворота распахнулись. И никем не замеченный Аномандр Рейк беспрепятственно вошел в Даруджистан.

Вой поднялся, словно вырвавшееся на волю безумие.

Сын Тьмы обнажил Драгнипур.

Пар от черного лезвия, закручиваясь в эфемерные цепи, растягивался вслед за ним по широкой пустой улице. Тянулся – и от каждой цепи ответвлялись новые, и еще; вырастал, шумя над булыжником, лес с железными корнями.

Никогда прежде Аномандр Рейк не пользовался этой магией. Сдерживать ее было актом милосердия для любого, кто ее наблюдал, кто мог понять ее значение.

Но сегодня ночью у Аномандра Рейка на уме было другое.

Цепи дыма, цепи, цепи и цепи заполнили всю ширину улицы, тянулись вверх и вниз, расползались по боковым улицам и переулкам, за ворота усадеб, заползали под двери и в окна. Забирались по стенам.

Ломались деревянные преграды – двери и брусья, ворота и оконные рамы. Камни трескались, кирпичи разлетались осколками. Стены качались. Здания стонали.

Он шел дальше, и цепи туго натягивались.

Пока не требуется сверхъестественных усилий при каждом шаге. Пока не нужно раскрывать нужные силу и волю.

Он шел дальше.

По всему осажденному городу маги, ведьмы, волшебники и колдуны зажимали уши, зажмуривали глаза, спасаясь от невыносимого давления. Многие падали на колени. Другие шатались. А некоторые сворачивались на полу в клубок; мир стонал.

Бушующие пожары задыхались, захлебывались.

Вой Гончих стихал, словно прижатый тугим клапаном.

Сестры-близнецы в покрытой коркой застывшей магмы яме замерли, забыв о намерении выцарапать друг дружке глаза. Среди густых туч ядовитых испарений, по колено в магме, как в жидких нечистотах, сестры медленно подняли головы.

Словно принюхивались.

Драгнипур.

Драгнипур.

Из Усадебного квартала, через вдающийся в него клином Даруджийский и через другие ворота – на главный проспект Озерного квартала, идущий параллельно береговой линии. Дойдя до прямого, ровного участка, Сын Тьмы остановился.

В четырех улицах от него, на той же широкой дороге Худ, Владыка Смерти, вгляделся в серебряногривую фигуру, которая, казалось, помедлила, но лишь одно мгновение, и продолжила путь.

Худ чувствовал беспокойство, однако шел дальше.

От силы этого меча дух захватывало даже у бога. Дух захватывало .

Он ужасен.

Размеренными шагами двое сближались.

Гончие замолкли. Дым после утихших пожаров стелился по земле, судорожный свет голубых фонарей был еле виден. Пронзая черные тучи, кружили Великие Вороны – появлялись и исчезали; и за несколько мгновений до того, как две фигуры на дороге сблизились, громадные птицы начали рассаживаться по крышам домов, выходящих на улицу, рядами, целыми стаями десятками – и сотнями.

Они здесь.

Чтобы наблюдать.

Узнать. Убедиться.

А возможно, покормиться.

Между ними осталось три шага. Худ замедлился.

– Сын Тьмы, – сказал он. – Я обдумал…

Мелькнул меч, яркой дугой ударил Владыку Смерти в шею и прошел насквозь.

Голова Худа крутнулась в разрезанном капюшоне, а тело, потерявшее голову, качнулось назад.

С тяжелым хрустом голова бога упала на булыжники, перекатилась на одну щеку, выпучив безжизненные глаза.