Матьё Габори - Сумеречные королевства

В таверне я провел не один час с Тенью. Мы вспоминали прошлое, ее рождение в Школе Ловцов Света, те испытания, что выпали на нашу долю. Чума души не раз обрывала наш мысленный контакт. Где-то к пяти часам вечера Тень попросила меня прервать разговор. Ей приходилось прилагать немалое усилие, чтобы поддерживать эмпатическую связь, и это подтачивало ее силы. А рапира предпочитала их экономить, чтобы как можно дольше сопротивляться болезни. Она пожертвовала собой ради меня, и я это знал. Сердце требовало, чтобы я остался со своей железной подругой, облегчил ее страдания, но я давно не имел права думать ни о ней, ни о себе. Я был обязан отдать долг тем, кто погиб в болотах Рошронда. Я поклялся, что их жертва не будет напрасной, поклялся отомстить. Плюс к этому я был обязан думать о всех тех, кто продолжал сражение за Ургеман. Дожидаясь ночи, я побеседовал с Амертиной и Малисеном. Они оба были способны оказать неоценимую помощь лорголийскому сопротивлению. Советы черной феи станут чрезвычайно полезными для его руководителей. Что касается эльфа, то он отлично знал город и все его тайны. Я должен был позаботиться о том, чтобы у меня остались «наследники» на тот случай, если наша вылазка в Квартал Тысячи Башен провалится. Кто-то должен возглавить повстанцев, объединить силы королевства, всех анонимных героев, что демонстрируют чудеса храбрости на улицах Лоргола. Я был уверен, что если однажды сопротивление начнет борьбу в масштабах всего королевства, то именно этот город станет его штаб-квартирой. Более того, я настаивал, чтобы в случае нашего поражения черная фея и эльф сформировали небольшое войско, способное штурмовать Квартал Тысячи Башен. «Ваша задача заключается не в том, чтобы бороться с жанренийцами, — в сотый раз повторил я. — Вы должны обезглавить дракона во что бы то ни стало и помешать пол у ночникам добиться цели. Пока они управляют Амродом, у нашей страны нет будущего. Впрочем, его нет не только у Ургемана, но и у Жанрении. Они не остановятся на достигнутом. Они будут строить свои козни до тех пор, пока в этом мире существует хотя бы один Танцор. Если завтра мы не вернемся, вы знаете, что делать».

Когда настал час покинуть таверну, мы простились молча. Мы все понимали, что отныне слова не нужны. Мы поочередно обнялись, с трудом сдерживая волнение. Мы шли в бой, и никто не мог сказать, кто из нас увидит, как занимается заря грядущего дня.

Улица Забытых мастеров опустела. Мы спустились с крыши и спрятались в подворотне прямо напротив волшебной фрески. Непогода смягчила яркие цвета картины, а темные пятна, разбросанные по всей ее поверхности, напоминали о той бойне, которую учинили здесь горгульи. И все же шедевр художника, вдохновленного аккордниками, по-прежнему не утратил своей удивительной силы.

Когда первые горгульи нырнули в картину, она изменилась, да так и застыла. Мы видели величественные своды галереи, около двухсот магов Криптограммы, смотревших прямо на нас — в том направлении, откуда появились каменные твари. На лицах членов Ассамблеи, сидящих на первом плане, застыли неподдельное изумление и испуг. Некоторые из них потянулись к своим Танцорам, другие, поддавшись панике, попытались вскочить с кресел. На заднем плане в конце огромного овального стола угадывалась фигура Лерсшвена. Сейчас, по истечении некоторого времени, я не мог не испытывать уважения к фэйри и к той борьбе, что он вел. Я по-прежнему не разделял его радикальных воззрений на будущее магии, но восхищался его умом и отвагой.

Я чувствовал, как тяжелая рука Оршаля легла на мое плечо. Не поворачивая головы, я кивнул.

— Давай. Сделай это.

Пока Эвельф, Аракнир и Арбассен следили за улицей, я наблюдал за работой пол у ночника. Благодаря стараниям Танцоров, он носил тяжелые доспехи, словно невесомую шелковую рубашку. Ониксовые искры потрескивали на стыках металлических пластин, облегчая вес брони. На левом боку мага уютно устроилась в ножнах длинная шпага.

Пол у ночник стоял спиной, и я мог видеть лишь его темную густую шевелюру, но мне не надо было смотреть на его лицо, чтобы понять, о чем думает Оршаль. Он готовился к встрече с магами, принадлежащими к тому же ордену, что и он сам, с людьми, которые посвятили жизнь магии и пытке. Его нервозность стала почти осязаемой еще когда мы шли на улицу Забытых мастеров.

Оршаль подошел к фреске и положил руки на стену. Меж пальцев мага билась хрупкая жизнь, жизнь двух Танцоров, распятых на его ладонях. В таверне я видел, как черный колдун, освещенный тусклым светом фонаря, оттачивает будущие импульсы, сводит и разводит пальцы, проверяя путы, удерживающие Танцоров. Малыши сопротивлялись натяжению нитей, что позволяло магу с беспощадной жестокостью рассчитать каждое свое движение.

На мгновение Оршаль застыл, прижавшись щекой к стене. Понемногу его ладони окутались искрами. Я увидел, как он медленно развел пальцы, и услышал едва различимый хруст. Руки и ноги обоих Танцоров не выдержали.

Я не сумел досмотреть зловещий спектакль до конца и отвел глаза, когда пол у ночник принялся тереть изуродованными телами волшебных созданий камни. От неприятного звука у меня мурашки по спине побежали, но самое плохое заключалось в том, что я невольно ощущал страдания Танцоров. Они были столь сильны, что даже Арбассен повернулся. Я видел, как мой друг закрыл глаза, словно молился за двух казненных крошек.

Голос Оршаля заставил меня вздрогнуть.

— Можно идти, — прошептал он.

Я снова остановил взгляд на фреске. Пол у ночник, сжав кулаки, развернулся ко мне. Меж его пальцев потрескивали икры цвета оникса.

Сестра, Аракнир и Арбассен присоседились к нам. Я первым нырнул в зачарованную картину.

Присев за колонной, я осмотрелся вокруг, чтобы убедиться, что в зале нет ни серых огров, ни жанренийских пол у ночников.

Лунный свет, льющийся сквозь высокие стрельчатые окна, разгонял мрак, царивший в галерее. После злополучной Ассамблеи никто не решался заходить в роскошный зал. Было видно, что его прибрали, но весьма небрежно. Трупы исчезли, однако кресла все еще валялись в полном беспорядке вокруг огромного стола из светлого дерева. Про себя я отметил следы грабежа, без сомнения, здесь похозяйничали жанренийцы. Из галереи пропали все более-менее ценные предметы, исчезли даже серебряные ветви, некогда каскадом ниспадающие с потолка и удерживающие тяжелые подсвечники. На мраморных плитах пола, на стенах и цоколях колонн чернели пятна крови, пролитой магами. Справа от меня возник Арбассен. Он тут же навел арбалет на массивные бронзовые двери, расположенные в глубине зала.

Резкий профиль с костистыми скулами, гладкий череп, острая, тщательно подстриженная бородка делали мужчину похожим на ворона. Несмотря на ту роль, что он играл рядом со мной, Арбассен прежде всего оставался цензором, магом, который однажды поклялся посвятить свою жизнь защите законов могущественной организации. Он явился сюда, чтобы вынести приговор, напомнить трем жанренийским пол у ночникам, что никто не смеет безнаказанно бросать вызов устоям Магической криптограммы. Его руки, затянутые в темно-синие кожаные перчатки, крепко сжимали арбалет. Танцор, примостившийся на плече Арбассена, казался таким же спокойным и уверенным, как и его хозяин.