Игорь Осипов - Некромант. Новелла о непутёвой ученице [СИ]

— Дядя Ир, я не люблю оливки, — прошептала Мира с улыбкой, — я виноград люблю.

Я вздохнул. Шутит, значит, всё нормально.

Ко мне подошёл, Брой, держась рукой за рукоять гладиуса, повешенного справа. Только легионеры вешают ножны к этому короткому мечу справа, а не слева, чтобы большой щит не мешал выхватывать, и эта привычка настолько сильна, что даже без щита так делают. Значит, действительно служивый.

— Костлявый совсем плох, — пробасил пират. — Потерял много крови. Ктото бил наверняка, не давая шансов на жизнь. Без городского лекаря или хотя бы инструмента легионного санитара-капсария он скоро испустит дух. Лучше сейчас добить.

— Нет, — ответил я, — мы возьмём его с собой.

— Он помеха, — показал рукой на раненого Брой.

— Нежить унесёт. А умрёт, я из него тоже сделаю помощника.

Головорез глядел на меня и играл желваками. Отвык он подчиняться, а может, и не умел никогда, потому и был приговорён к повешенью.

Я глядел на него спокойно и без вызова, но в то же время не отводил взор. Это как с мёртвыми, стоит расслабиться, и они выйдут из подчинения.

— Хорошо, — понизил голос пират, — но если за нами будут гнаться, я его брошу.

— Не жалко?

— Жалко? — процедил бывший полусотник Брой Сетис. — Те, кого было жалко, остались в моей прошлой жизни. А это сброд, ослиный навоз.

— А меня не жалко будет? Или девочек? — спросил я.

Пират глянул на зыркающую исподлобья Миру и стоящую поодаль с потерянным видом Таколю, а потом протянул ко мне руку, собираясь взять за ворот, но в последний миг остановился, стиснув дрожащий кулак, побагровев лицом и часто дыша.

— Ты, мастер, не думай, что я конченый выродок, и не ровняй детей с этими отбросами из свинарника. Тебя я, может, и прирежу из жалости, как солдат солдата, если ногу подвернёшь, а девочек и пальцем не трону. Я даже портовых малолетних шлюшек не бил никогда и честно платил ту малую монетку, что они заработали своим телом. И над пленными никогда не издевался почём зря, а что с ними делали потом работорговцы — не на моей совести.

— А я никогда не бросал раненых, — процедил я в ответ, подняв ладонь и позволив по ней пробежать золотистой искре. — Я всю жизнь иду рука об руку со смертью, и устал видеть маски на лицах или вскрытые тела. А уж если Мойры обрежут его нить судьбы, то смертью своей он даст шанс выжить нам. Я из него ловушку сделаю для преследователей.

Брой скрипнул зубами.

— Ловушку. Ловушка — это хорошо.

Пират отошёл к своему раненому подельнику и помог встать, а я повернулся к куче трупов и поочерёдно показал на очередных мертвецов и носилки. Два неживых раба плавно подошли к указанной вещи, подобрав и положив на плечи. Я же поднял до сих пор бледную и надутую племяшку и опустил на одеяло. Мира взялась рукой за шест и устроилась поудобнее.

— Всё, теперь просто указывай пальцем, и они пойдут.

Девушка улыбнулась, я отдал приказ второй паре нежити, и те подняли шест, насадив на него корзину с запасной одеждой, едой и мелочами. Ещё один труп взял на плечо бочку с вином.

Оглядев напоследок место стоянки, мы пошли прочь от берега. Я время от времени зажмуривался, проверяя состояние носильщиков и прислушиваясь к нити Миссаны, соединяющей меня с девочками.

Нежить шла в одном и том же ритме без устали. Я тоже, привычный к долгим прогулкам, шагал, не снижая темпа, Мира боролась с усталостью и сном, клюя носом в переносном гамаке. С каждым шагом её укачивало, словно дитя в люльке, и вдобавок бездна отнимала силы юной хозяйки мертвецов. А вот северянка и пираты вскоре начали отставать. Пришлось взять Таколю за руку и тянуть за собой, а глядя на Броя, тащившего худого соратника, задуматься над его словами, но я тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Вскоре вышли к каменистому руслу ручья. В ливень он становится бурным потоком, а сейчас мерно журчащие струйки петляли между округлых камней, как встревоженная змейка. Но идти стало легче, так как заросли перестали мешаться.

— Мастер, — позвал Брой, когда мы прошли по моим прикидкам не менее трёх миль.

В каждой миле десять стадиев. В каждом стадии сто пар шагов. Нет. Лучше в милях мерить, не так много кажется.

— Что? — отозвался я, отпуская северянку.

— Костлявый кончился, — он положил безвольное тело пирата в русло ручья, сразу подхватившего кровь, и понёсшего её вниз по течению.

— Он сам, или ты помог? — нахмурившись, спросил я.

— Я обещал, что не трону, — пожевав губами, ответил Брой. — Его нужно здесь оставить. Идущие по следу на него наткнутся и решат, что больше никого нет.

Я опустил глаза, а потом кивнул. Он прав.

— Дымом тянет, — пробасил пират, сделав глубокий вдох. — И палёным мясом. Наверное, пожар.

Я прищурился и попытался разглядеть дым сквозь густые заросли кипариса и тростника, окружающие русло ручья. Дымом действительно пахло, неприятным таким, не от простого костра.

— Нужно уходить дальше, а потом глянуть издали, что горит, — произнёс я и протянул руку северянке. — Таколя, пойдём.

Но девушка стояла столбом, безвольно опустив руки и задрав лицо к небу. Зрачки изумрудных глаз быстро расширялись и сжимались в ритме биения сердца. Тук-тук. Тук-тук.

— Таколя? — неуверенно позвал я, впервые наблюдавший такое зрелище, а повидал я немало.

— Они там, — прошептала северянка каким-то не своим голосом. — Я их шлышу.

Мы с Броем с недоумением переглянулись. Он достал гладиус, а я схватил девушку за руку. Стоило к ней прикоснуться, как Таколя вздрогнула, словно от пощёчины, и часто заморгала, уставившись на меня. Я ничего не сказал, а лишь поволок северянку вслед уходящим по руслу ручья неживым носильщикам.

Запах гари становился всё сильнее, а вскоре в прогалинах между деревьев можно было различить шлейф чёрного дыма, тянущийся над кромкой леса. Ветер порой менялся, и дым начинал течь в другую сторону, разрываясь на большие клочья угольной ваты. Русло едва заметного между галькой ручья петляло пьяной змейкой, скрывая от нас не только про́йденный путь, но и тот, что только предстоял, но останавливаться было нежелательно, и потому нежить шла по надоевшим мне до боли в ногах камням, неся гамак с Мирой и припасы. Брой топал в конце нашего небольшого каравана, шатаясь и держась за грудь. Грубое лицо с тяжёлым подбородком и крючковатым носом побледнело и покрылось испариной.

Когда же мёртвые носильщики вдруг сбросили шаг, а потом и вовсе замерли на месте неподвижными изваяниями, он догнал нашу угрюмую процессию.

— Ну, наконец-то, — произнёс он, тяжело дыша. Эта прогулка давалась ему очень нелегко. — Хоть присяду на мгновение, — поморщившись, добавил Брой и опустился на камни, всё так же держась рукой за грудь.