Игорь Осипов - Некромант. Новелла о непутёвой ученице [СИ]

Мы отползли от своего места, и прежде чем встать в полный рост, ещё долго крались пригнувшись от куста к кусту. Обратный путь одолевали быстрым шагом. Даже побледневший и хватающий ртом воздух Брой держался до последнего. Я же умудрился сильно оцарапать плечо о заросли колючего кустарника, и, пытаясь унять боль, не сразу услышал тихий плач, доносящийся со стороны нашей стоянки. — Боги, помилуйте, — прошептал я и бросился вперёд.

Воображение уже рисовало растерзанный и изнасилованный труп племяшки, и от этого сердце начало биться в груди, словно молот, гоня меня всё быстрее и быстрее.

На поляну я даже не выбежал, а вылетел. А вылетев, замер. Мираэль лежала на камнях, свернувшись калачиком, и тонкий ручеёк, протекающий под ней, был окрашен красным. Над племяшкой на коленях сидела Таколя, тихо скулила, растирая слёзы и сопли по лицу, и толкала девушку.

— Гашпожа, вштаньте. Гашпажа, пажалушта.

Рядом с ними стояла молодая женщина в серой окровавленной тунике и ошейнике рабыни. Женщина глядела перед собой ничего не выражающим взглядом, а к её ноге испуганно жался мальчонка лет четырёх. Он таращился на нас, как на опасных зверей, часто моргая и надув дрожащие губы.

— Что случилось? — выкрикнул я, упав на камни рядом с неподвижной племяшкой, и приложил руку к шее.

Сонная жилка билась, но очень слабо, словно девушка решала, в каком мире ей быть.

— Гашпадин, — захлёбываясь плачем, начала Таколя. — Я ждать… а она там… а потом они… а потом это…

Я осторожно подхватил безвольное тельце и сунул руку под одежду, призывая заклятие лекарей. Пальцы скользили по коже, ища раны, но не находили.

— Мира, Мира, Мира, — шептал я, — не уходи.

— Мастер, — позвал меня Брой. — Мастер, погляди.

— Что?! — огрызнулся я, качая у себя на руках племяшку.

— Погляди.

Я повернул голову, и пират, стоящий позади женщины, поднял руку, положил между ее лопатками, а потом что-то потянул. Это нечто издало влажный хруст, а следом на ладони Броя оказался окровавленный обломок стрелы. Женщина при этом даже не моргнула.

— Там ещё один застрял, — пробасил пират, а я прижал к себе племянницу и начал раскачиваться и гладить её по волосам. — Пожалуйста, не уходи, — бормотал я, словно заклинание.

Наш караван уходил в сторону от ручья, в сосновый лес, перемежающийся с зарослями густого кустарника, так как идти дальше вдоль русла было опасно. Солнце стояло высоко, роняя пятна света на белёсые камни, серую землю и невысокую траву соснового подлеска, сквозь кроны высоких деревьев. В кустах громко и самозабвенно пели свои причудливые песни мелкие птахи, которых и не видно-то было вовсе из-за размеров. Верхушки зелёных великанов тихо шептались меж собой, а под ногами хрустели мелкие веточки.

— Мама, я есть хочу, — хныкал мальчик, держась за подол платья мертвячки, которая шла ровным шагом вслед за бывшими гребцами, а ныне носильщиками. — Мама, кушать.

Я не смог оставить женщину с мальцом, хотя следовало. Женщина хоть и была подмогой по части дополнительных рабочих рук, но возни с её узелками предстояло много. Но, во-первых, оставить её означало обречь ребёнка на смерть, а во-вторых, нам всё равно нужно было покидать место нашей стоянки.

— Мама, ну мама, — дёргал ткань туники мальчик, поглядывая исподлобья на пирата.

Я же шёл, косясь на самодельные носилки, покачивающиеся в такт шагам нежити. Мира по-прежнему была без сознания, находясь между жизнью и смертью, словно девушка из сказки северян, которую я слышал в детстве. Кажется, «Спящая красавица» она называлась. И если не ошибаюсь, то пробудилась та юная и непорочная дева ото сна в родовых муках, так как прохожий патриций не удосужился поцеловать, а лишь пользовал женское лоно.

То всего лишь сказка, однако, сдаётся мне, Мираэль перетрудилась с подъёмом нежити. Но вот что именно произошло во время нашего отсутствия, я не представлял. Есть женщина со стрелами в спине, и всё. Таколя на все расспросы только и делала, что бормотала, как она отлучилась собирать в подол туники цитрусы, а когда пришла, то «гашпажа Мила» уже на камнях валяется без памяти.

Чтобы хоть как-то отвлечься при ходьбе, я плёл узелки на паутине мертвячки, вспоминая то, чему научился во время службы в шестом пограничном легионе. Времени прошло немного, и потому память своевременно подсовывала нужные приёмы, оставленные в закоулках моего мастерства, пока я занимался карьерной нежитью. Спустя час я без спешки и нажима улучшил нетленку, брошенную на женщину Мирой, научил мертвячку сносно огибать препятствия и следовать за караваном след в след.

Рядом с гамаком шагала северянка, а позади всех с тяжёлой отдышкой плёлся Брой. Он держался за грудь и обливался потом.

— Мама, я есть хочу, — снова проканючил мальчик, держась за левую руку женщины.

— Мастер, — подал пират осипший голос. — Покормить бы мальца. Да и сами бы отдохнули.

— Нельзя, — ответил я, глянув на пацанёнка.

— И как нас найдут, если мы уходим от места крушения? — снова заговорил пират.

— Сейчас нужно выжить. Экипаж биремы скоро уйдёт, и тогда мы вернёмся к деревне и дождёмся торгового судна.

— Ага, так нас и ждут, нищих и ободранных. Нас скорее самих продадут, — пробурчал Брой. — Ма-ма, ку-шать.

Я прикусил губу и выставил вперёд правую руку, одновременно с этим потянувшись к нитям женщины, и мертвячка повторила мой жест. Прямой контроль порой бывает полезен, но обычно его применяют в опасных условиях, например, когда некромант отправляет нежить для обезвреживания ловушки. Тогда повторяющий движения своего повелителя труп способен развязывать узелки или осторожно пододвигать крепёжные колышки. Но вот так вот, для подделки движений обычного человека, способность применяется очень редко. Это попросту никому не нужно.

Мертвячка ускорила шаг, поравнявшись с корзиной еды, а потом достала из свёртка небольшой кусок солонины и протянула сыну. Мальчик схватился за вяленое мясо двумя руками и вцепился в него зубами. Я вздохнул, прищурился и отвёл руку, проведя ею в воздухе, словно осторожно смахивая пыль. В то же время ладонь мёртвой матери легла на голову мальчику и легонько погладила тёмные вихры сына. Рука нежити сейчас воспринималась, как собственная, но которую я отлежал, распивая вино в неудобной позе — она была непослушная, ватная, а прикосновения ощущались, как через толстую кожаную перчатку. И то, что было глубже моего рассудка, с неприятным чувством отложенных неприятностей всё ожидало, покалывая, но никак не приходило, рука-то на самом деле была чужая и мёртвая.

Мальчик улыбнулся и поглядел на мать, которая наконец-то ответила на его хныканье. Я горько усмехнулся, не представляя, как буду объяснять ребёнку, что с его мамой, а потом сделал глубокий вдох, сглотнул вязкую слюну и шевельнул губами, применяя приёмы высшего мастерства некромантии.