Николай Грошев - --------- [СИ, Это такое название и есть - дефисами!]

Совник вдруг подумал, что память ему не так уж и нужна. Сейчас ему стало как-то страшно вспоминать. Что вот это за комната? Что значат слова, пришедшие на ум? Что за всем этим кроется?

И сможет ли он пережить все эти воспоминания… что если, он не случайно потерял память? Что если, он сам что-то такое сделал, что б стереть свои воспоминания?

Почему-то, прошиб холодный пот, возникло чувство удовлетворения, словно он некую загадку раскрыл и добрался до кусочка истины… вспоминать что-либо, расхотелось абсолютно.

Как во сне дошёл до двери и вошёл внутрь, вместе с Михой.

Только внутреннее убранство жилище вывело его из ступора. Как ни парадоксально, но очередным ступором. Совник замер у порога и с удивлением стал осматриваться. Сам дом ничем не отличался от дома Михи. Так же две комнаты, разделённые тонкой дощатой стеной, одна громадная, друга поменьше. Так же стоит мебель из струганных досок, правда без всяких украшений. А вот на стенах, резных досок в избытке. Как и снаружи набиты как попало, без всякой системы.

У несущей стены, слева от двери, стоит каменная печь, с металлической плитой. Вот этого в доме Михи не наблюдалось. Или просто не обратил внимания?

— Тут раньше Сер жил. Он семьёй не обзавёлся, всё один, да один. Со странностями был. — Миха хлопнул ладонью по плите и ухмыльнулся. — Печь не он сделал, это ещё до него. А кто поставил я и не помню. Этот дом один из самых старых. Печь поставили, когда ещё зимой холода были. Так-то уже из всех домов их убрали, мешаются только. Мы уже давно поменьше печурки используем, да попроще. А дом этот Совник — он как ты, как человек меча! Клянусь своим резаком! Сколько себя помню, этот дом всегда тут стоял. Пол села сгорит, а он целёхонек — как заговорённый. Только брёвна всё ж переложили, когда в соке ползунов вымачивать их стали… — Тут он смутился и кивком на потолок показал. — Крышу не перекладывали. Так что если дымом потянет, мало ли? Подземники далеко свои штуковины кидают, так ты сразу на улицу беги. Тут только потолок переложили, крыша та, если что, так сразу, как факел вся сгорит.

Совник хмыкнул как-то неопределённо. Миха нахмурился и добавил.

— Ну и зря. Если крыша вспыхнет, потолок-то всё равно выдержит. Не сгорит хоть как. Крыша раньше в пепел превратится, чем доски на потолке загорятся. А крыша что? Её и заново справить можно. Чай не весь дом перестраивать, весь хоть как не сгорит… но ты, если что, лучше сразу беги отсюда. Да, вот так вот… но ты не переживай, дом крепкий. Если что, на улицу-то успеешь…

Он замолчал, губами пожевал, прошёлся по домику, взял со стола стопку старых пожелтевших бумаг, насупившись, поскрёб их зачем-то пальцем, тряхнул головой и сказал.

— Еду тебе скоро принесут, на пару дней вперёд. Ты князь можешь вовсе не переживать за это. И приготовим и накормим, только спиртного не дадим. Ты уж извиняй, но только по праздникам. — Он нахмурился, положил бумаги обратно, стал пальцем катать по столу резную фигурку, изображавшую человека с топором. Тут вообще личных вещей много осталось. Видимо, когда прежний жилец погиб, его дом просто обходили стороной. Селение жило просто, всё, что есть у одного, есть и другого. Исключение составляли, наверное, только такие люди как Миха, занимавшиеся каким-либо ремеслом. Вот и не тронули дом безвременно погибшего парня.

— Ну, я пойду. Вещи эти теперь твои, можешь их выбросить. — Тут Миха, ничуть не сомневавшийся в том, что именно так Совник и поступит, добавил. — Только от забора подальше отойди. Не зачем в селе мусорить. Или в огороде закопай. Удобрение никакое, но всё ж тоже разлагается.

И вышел прочь, оставив его одного, посреди новой жилплощади.

— Да! Забыл совсем. — Почти закричал Миха, просунув голову между дверью и косяком. — К тебе Голова зайдёт, ну, Алек, ты его видел вчера. Он про твои обязанности подробнее скажет.

— А разве…

— Нет, ты ж один. — Не дослушав, ответил Миха на его вопрос. — Вот дружина будет у тебя, там и разговор другой будет, а пока как наёмник ты при нас. Ты уж не обессудь Совник, но сам понимаешь, по-другому никак, народ не поймёт.

В этот раз, ушёл совсем. А Совник, постояв пару минут на месте, тяжко вздохнул и присел за стол. Взял в руки кипу старых бумаг. Выцвели буковки, картинка какая-то…

Он судорожно сглотнул. Всё тело напряглось. С минуту он пялился на картинку — сложно узнать в этом помутневшем рисунке знакомые образы, а если не видел их никогда, будет тебе казаться что там просто беспорядочная смесь красок. Но если видел прежде… на картинке центр какого-то мегаполиса. Дорога, забитая машинами, люди на ней, виднеются небоскрёбы. Впрочем, насчёт машин и людей он не совсем уверен был, но разум сам дорисовал недостающие детали. Вряд ли на картинке нечто иное… надпись, она на знакомом ему языке. Похоже на заголовок статьи.

«Переговоры с представителями НАТО, снова зашли в тупик».

Ниже надпись менее крупным шрифтом.

«Третья мировая или очередной внешнеполитический кризис?»

Дальше текст, но из него удалось вычленить только отдельные слова и предлоги. О чём написано в статье он понять не смог. Перевернул бумагу. С другой стороны вообще всё так размыто, что на всю страницу два предлога разобрать удалось и всё.

Только сейчас он обратил внимание, что край оторван — листок просто вырвали откуда-то, наверное, из какой-то газеты…

Он просмотрел все бумаги лежавшие на столе. Большая часть текста и картинок, оказались размыты, неразборчивы. Кое-что, однако, он прочёл и рассмотрел.

Какой-то не молодой мужчина с волевым лицом, смотрит с картинки. Под его портретом надпись: «Россия не оставляет попыток договориться».

На другой изображён боевой вертолёт Ка-78, закладывающий вираж над колонной бронетехники. Судя по всему, он выходит на боевой взвод и вот-вот откроет огонь.

— Плазменная пушка, экипаж один человек, экспериментальные модели гасителя инерции…

Бормотание Совника стихло, перейдя в неразборчивый лепет. Глаза стали круглыми. Он знал об этой машине практически всё, что только можно было о ней знать. Новейшая вещь, всего 10-ть экземпляров выпустили. Секретность с этой моделью такая связана, что к ремонту машин, допускали только после сканирования сетчатки глаз и отпечатков пальцев. Причём процедура обязательна даже для персонала, отработавшего в ангарах чуть ли ни всю жизнь. И обмануть её невозможно — перед глазами вспыхнул образ двери и сканер, пылающий красной надписью «в доступе отказано!». А он так надеялся, готовился, даже рискнул — раздобыл запрещённую модель внешнего кодировщика, позволявшего взломать любой сканирующий замок. Едва не попался в том ангаре, а срок за такие шутки влепить могли не малый… Совник ощутил, как взмокла спина. Он отшвырнул газетные листки и поспешно встал на ноги, едва не навернувшись со стула.