Николай Грошев - Король вампиров. Часть 1 [СИ]

И ведь они действительно верят, что улица осталась в первозданном виде. В таком, в каком она была в Средние века. Он стал смотреть в зал ресторанчика, на людей, заполнивших его. Тихий шёпот разбегается по залу, словно волна морского прибоя, отражается он от стен и снова катится по воздуху, а ему навстречу несётся новая волна звуков и всё сливается в один неразборчивый гул. Шёпот, иногда смех и громкие восклицания, порой слышно резкий звук, когда кто-нибудь слишком сильно зачерпнёт ложкой и ударит по тарелке. Тихо бурчит что-то телевизор в углу, звякают стаканы у барной стойки — ресторанчик совмещал и функции бара. Всё это создаёт уютную атмосферу, тут постоянно клонит в сон. Хорошее место. И люди интересные — всех цветов, всех рас и самых разных профессий. Девять из десяти, туристы, интересно, что бы они сказали, если бы очутились на этой улице, пятьсот лет назад? Как бы они отнеслись к этим нарядным домикам, что тогда стояли чёрными от грязи, к выцветшей краске на оконных рамах, а где-то и выцветать-то было нечему. Как бы они восприняли непередаваемый аромат, что полнил улицы и создавался общими усилиями, как людей, так и лошадей, да, лошади. Иногда, особенно после проезда какой-нибудь ватаги знатных юнцов, прогулка по улице, могла превратиться в настоящее приключение, этакий лёгкий вариант минного поля — наступил, но взорвался, разве что от гнева. Просто сапоги теперь отмывать замучаешься, а отмоешь, так запах ещё долго преследовать будет. Собственно, никто своих сапог особо и не отмывал — к запаху привыкли, отчистить полностью всё равно не получится. Да и смысла нет — завтра выйдешь из дома, золотарь опять пьяный в переулке спит, а по улице всюду разбросаны кучи этого самого.

Да. Были времена, как сильно всё-таки меняется мир! Сложно поверить, что эти улицы, те же самые, что он помнил с 17-ого века. Трудно было в это поверить, но лишь глупец не верит собственным глазам. Это те же улицы. Они чище, они даже красивы, но это всё те же улицы и те же стены. Совсем рядом с рестораном, высится бугристая стена, сложенная вкривь и вкось — он помнил день, когда по ней стекала кровь мушкетёров короля, а на земле истошно завывал пронзённый насквозь гвардеец кардинала. Никто не обращал на вопли внимания — парня уже было не спасти, он и затих довольно быстро. Люди шли по улице, где-то ржала лошадь и три мёртвых мушкетёра лежали у стены — их убрали лишь утром, увезли на ближайшее кладбище, дабы не протухли посреди улицы…

Дверь открылась, впуская нового посетителя. На мгновение, в зале воцарилась тишина, и многие люди повернули головы, их взгляды замерли, кто-то, наверное, и вовсе затаил дыхание. А она повернула голову, холодным взглядом ища кого-то среди посетителей — она смотрела так, словно тут была лишь она и тот, кого она искала. Высокая, стройная, волны серебряных волос спадают на плечи — невероятно красивая женщина. В её холодной, надменной красоте, было нечто такое, что всегда удивляло его и заставляло трепетать сердца почти всех мужчин, какие попадались на её пути.

Девушка прошла по залу, не глядя под ноги. Несколько человек сдвинули стулья, чтобы не мешать этой прекрасной женщине идти вперёд, они провожали её восхищёнными взглядами, в которых редко можно было увидеть желание или что-то, что могло бы омрачить и опошлить исключительно эстетическое восхищение истинной красотой. Эти люди воспитаны, в их жилах течёт кровь древних семейств, не то, что дикари с Востока — этих вообще в дом пускать нельзя. Их место, максимум, в доме для слуг, он отвёл взгляд от девушки и уставился в тарелку. Старая Европа — куда она делась? Не так давно, чёрный как смоль подросток, шёл по улице ему навстречу и что-то сказав на ломаном английском плюнул на его пальто. Это было возмутительно! В те далёкие Средние века, парнишка не успел бы сказать ничего и даже сделать шаг — меч пробил бы его горло, впрочем, в те времена, сарацин? Здесь, на этих улицах? Да его бы порубили в капусту ещё в крестьянских хозяйствах, в сотне лиг от города! В эти же пропащие времена, пришлось ухватить сарацина за локоть и предъявить полисмену. И что же? Сарацина отпустили, как ни в чём не бывало. Европа погибла, увы, наверное, в то время он и понял, окончательно понял, что старые времена ушли, что его век окончен и он, подобно многим своим собратьям, всего лишь опасная тень из страшного прошлого. Живая, опасная, способная на великие дела, но всё же просто тень, которой не должно быть в этом мире. Он — осколок эпохи, которая сгинула в веках, он сладко улыбнулся — сарацин пел почти трое суток. О! Как же он пел! Истинно бесподобный голос! Жаль, что нельзя снова послушать музыку в исполнении юного и дерзкого сарацина — он был бы не прочь послушать ещё хотя бы раз, надо было записать на диск. Впрочем, наверное, нет, всё же, он старомоден, и уверен в одном — музыку надо слушать вживую. Эти новые полуколдовские штучки с дисками и прочей дрянью, обезличивают музыку, убивают её глубинную суть, музыка теряет что-то очень важное, хотя и не понятно, что именно.

И всё же, всё же, было так грустно, когда сарацин скорчился в последний раз и тряпичной куклой повис на перекладине, установленной в верхней части кола. Тогда ему стало так невыносимо грустно! Но то была приятная грусть — музыка, что вечна, что искажена записью на всякие там диски, столь же пуста, как и воздух, которым дышат люди. Каким бы ни был воздух, даже если он напоен неземными ароматами, вскоре к нему привыкаешь, он становится обычным, повседневным, совершенно пустым. Лишь только краткая вспышка, что неизменно исчезнет навсегда, по-настоящему прекрасна! Она мимолётна и насладиться ею, можно всего лишь раз — это и есть истинное искусство…

— Приветствую Вивьен. Давно не виделись. — Произнёс он, поднявшись и подвинув для неё стул.

Девушка села, сложив ладони на коленях. Она смотрела на него. Холодно, молча, без единой эмоции. Но он слишком давно её знал — Мудрость Серебряного клана, сейчас в бешенстве.

— Почему ты это допустил? — Проговорила она. — Почему ты не остановил его?

— Вивьен, ты же видела нашего нового Короля. Он безумен.

— Да. — Она кивнула, коротко, с достоинством истинной леди. Затем по лицу прошла волна отвращения, которую она не смогла скрыть. — Наш новый король, просто животное.

— Я пытался остановить его. — Устало молвил он.

— Влад, почему она на свободе? Почему Кальяри снова здесь?

— Я пытался. Вивьен, я молил его не делать этого. — Почти простонал Влад. — Я рассказал ему всё, я изо всех сил пытался убедить его, что это безумие, что нельзя этого делать. Но всё было бесполезно.

Несколько секунд она, молча, смотрела ему в глаза. Влад не отвёл взгляда, его лицо выражало сожаление, грусть, он безмолвно просил прощения, за то, что произошло и уже не может быть исправлено.