Николай Грошев - Король вампиров. Часть 1 [СИ]

— Ты не виноват. — Проговорила она, опуская взгляд ниже. — Наш король безумец и мы все поплатимся за это. Кальяри! Он освободил Кальяри!!! Как он вообще посмел освободить кого-либо из них? Проклятье, это глупое животное не понимает что натворило. Или…

Она снова смотрит на Влада, но не винит его. Мудрость, думает о чём-то другом.

— Или он изначально знал, кого должен освободить. — Сказал Вивьен. Её взор затуманился, она смотрела словно бы сквозь своего собеседника. — Влад, что если Создатели приложили к этому руку?

Он пожал плечами — всё возможно, Создатели никогда перед ними не отчитывались. Собственно зачастую возникало ощущение, что они глубоко презирают все свои творения.

— Не нравится мне всё это. Кальяри на свободе — это уже катастрофа, остаётся надеяться, что она свихнулась достаточно сильно, чтобы больше не представлять угрозы для нас. Влад, что ещё натворит этот безумец, прежде чем Создатели вернутся и превратят нас всех в пепел?

Влад не ответил. Он отвёл взгляд, посмотрел в окно. Там ничего не изменилось, та же тихая европейская улица, чистая и ухоженная, такая, какой никогда она не была, в дни юности своей…

Примерно 500 лет назад.

Холодный ветер печально завывал высоко в небесах так тихо и протяжно, словно он знал, словно чувствовал, какой ужас творится сейчас в этом месте, там, далеко внизу. Земля, здесь сплошь укрыта пожухлой мёртвой травой, но снега ещё нет — поздняя осень пришла в эти края. Холодно, но ещё не было первых настоящих морозов. А вот порывы ледяного ветра, первые вестники морозного дыхания зимы, уже есть, зима уже очень близко, очень скоро она вступит в свои права. Уже сейчас даже за крепкими стенами, даже под тёплым одеялом, холод пробирает до костей. И всё же, над домишками, что в беспорядке разбросаны по холмам, не видно ни одной струйки дыма. Ни одна из печных труб, не исторгает ни единого дымного облачка — деревня на холме, словно мертва, словно там уже некому топить печи, наверное, так и есть, или же нет? Может быть, кто-то ещё остался? Но почему они ничего не делают, что б избежать леденящего холода, что принесла с собой поздняя осень? Может быть они столь слабы, что просто не могут бороться и медленно замерзают, смирившись со своей печальной судьбой? Ответа нет, что б получить его, нужно подняться на холмы, нужно войти в деревню. Но кто тот безумец, что решится на это? Кто тот безумец, что ослушается и проникнет в место, уже объявленное проклятым в веках? Наверное, никогда и никто не узнает, что же, впрочем, может быть, и нет. На холмах видно какое-то движение. Кто-то покидает домики, ходит по улицам.

Определённо — деревня ещё не мертва, хотя и проклята и нет будущего у жителей её.

Чёрные фигурки вновь выходят из домов, вот одна из них замирает подле повозки, возится с упряжкой. Недовольно, но очень тихо, словно боясь нарушить гнетущую тишину этого места, словно в страхе пред печальным воем ветра, ржут деревенские лошади. Они как будто понимают, какой кошмар расправил свои чёрные крылья над этим посёлком, какая трагедия сегодня разыгрывается здесь.

Фигурки собираются вокруг телеги, на их плечах узелки и мешки, кто-то несёт на плечах маленьких детей — люди уходят. Но не все. Видны и другие фигурки. Они с трудом выбираются из домов, бессильно падают на пороге и машут руками — они прощаются. Никто не пытается обнять тех, кто остался. Никто не подходит к ним близко, только машут руками на прощанье и слышны голоса, но слов не разобрать, слишком далеко от кольца блокады, до первых домов деревни…

Молодой монах, с осуждением покачал головой и отвернулся. Больно было на это смотреть, больно. Зачем Господь мучает их? Неужели нельзя было наказать греховное место более милосердно, просто разом стереть его с лица земли, зачем мучить? Больно, и в десятки раз больнее понимать, что же им всем предстоит сделать уже очень скоро. Но, увы, иначе нельзя. Они не могут поступить по-другому и те фигурки на холме, ещё не знают, что их ждёт. Что ждёт всю эту несчастную деревню.

— Господи, что же такого сотворили несчастные, что ты так жестоко наказал их? — Шёпотом говорит молодой монах, очень тихим шёпотом, чтобы не дай Бог, не услышал епископ, чтобы не услышал благородный лорд, что сейчас стоят неподалёку и грозно хмурясь, смотрят на обречённое поселение. В их глазах нет боли, нет сомнений. Они сильнее, чем он, они не дрогнут, если придётся действовать более решительно, останавливая распространение наказанья Божия. Они, будут стоять до конца, почему же Господь так жесток, почему нет иного пути? Монах поспешил подавить крамольные мысли. Раз Господь поступил так, значит, причины есть и не его ума это дело…

— Итьен. — Слышит он своё имя и поворачивает голову — епископ строго смотрит на него. — Не нужно предаваться пустым сомненьям. Такова воля Господа и не нам перечить ему.

— Да, епископ, я понимаю, но… — Он осёкся, прикусив язык.

— Говори.

— Нет, это будет лишним, я должен обратиться с молитвой к Господу нашему…

— Говори! — Рычит уже лорд и, вздрогнув, Итьен отступает на шаг назад. Закованный в доспехи лорд, смотрит на него. Шлем в руках, его жестокое лицо хорошо видно сейчас. Оно в шрамах, обветренное, грубое лицо — и его глаза. Итьен ощутил подступающий к его душе смертельный ужас. Лорд этой провинции отличался от всех прочих во многом, но куда сильнее отличало его то, что он совсем не боялся ведьм и даже лично охотился на них. И не только ведьмовского колдовства не боялся благородный лорд. Трепет пред служителями Господа, ему был так же неведом. Порой, казалось, что этот лорд, рано или поздно, окажется в поле зрения Инквизиции и будет гореть на костре, но, Итьен опустил голову вниз — что бы посмотреть в лицо лорда, голову всегда приходилось задирать чуть ли не кончиком носа прямо в небо. Но и так не лучше — взгляд опустил, и горизонт заслонил торс лорд. Не зря, видимо, говорят, что он ударом кулака может убить взрослую лошадь…

— Господа, — говорит Итьен, — но если в том воля Господня, не идём ли мы против неё, окружив деревню кольцом воинов и служителей Господа? Может быть, он хочет, что бы они ушли?

На мгновение, епископ и лорд, растерялись — такая мысль, им в головы не приходила.

Наконец, оба, почти одновременно, покачали головами.

— Нет, — сказал епископ. — Если бы Господь желал этого, мы бы ничего не узнали. Мы пришли бы сюда, а в деревне не осталось бы никого, кроме мертвецов. Или же, едва пойдя на то, что нам пойти пришлось, мы бы поняли, что этого делать нельзя — Господь указал бы нам верный путь и мы бы ушли по собственному разумению — по воле Господней, конечно же, но нам, казалось бы, что мы сами так решили. Итьен, Господь всё видит. Если мы здесь, и он не вмешался, значит, такова Его воля.