Маргарита Дорогожицкая - Стихия страха

— Сядь, Кысей. Не мешай им.

Я хотел помолиться, но не вспомнил даже строчки. Эмиль положил мне руку на плечо и тихо сказал:

— Она обязательно поправится.

Горло перехватил предательский спазм.

— Эмиль, лучше отведи Софи спать. Уже поздно, пусть ложится, не надо ей видеть…

Он с сомнением кивнул и ушел, ведя всхлипывающую жену под руку. Я остался один. Время застыло, словно густой сироп. Сцепив руки в молитвенном жесте, я бессильно опустил на них голову и закрыл глаза. "Господи Единый, не дай ей умереть, спаси и помилуй. Не наказывай столь жестоко свою грешную дочь, сохрани ей жизнь. Я обещаю, что верну ее на путь истинный, обещаю, что она раскается. Дай только время… Я готов стерпеть и ее злые выходки, и домогательства, и пошлость, и даже оскорбления, пусть только выживет… Спаси и помилуй…" На душе было пусто.

Вернулся Эмиль, нерешительно потоптался, потом сел рядом и виновато сказал:

— Прости меня, Кысей. Прости, что не поверил тебе. Если бы я тебя послушал, то…

— Это я виноват, — глухо ответил я. — Виноват, что сам не вышвырнул Ниночку из твоего дома. Надо было наплевать на правила приличия… Виноват, что позволил Лидии играть этот смертельный спектакль…

— Господи, да откуда ты мог знать, что задумала госпожа Хризштайн? Не кори себя…

— Да знал я, Эмиль, знал! Я прекрасно знал о ее нелепой тяге к театральным эффектам, о наплевательском отношении к чужой жизни, о том, что она любит глупо рисковать даже собственной… Я должен был понимать, что она задумала, когда сказала об отравлении… Да господи, уже того, что Лидия вырядилась в этот дурацкий корсет, должно было хватить, чтобы понять, что она опять собирается устроить показательное выступление!..

Я в сердцах стукнул кулаком по подлокотнику, вскочил на ноги и заметался по гостиной.

— Спасибо за то, что верил в меня… — голос Эмиля дрогнул.

Я остановился и недоуменно уставился на друга.

— О чем ты?

— Госпожа Хризштайн. Она сказала, что ты честью поклялся, убеждая ее в моей верности Софи. А я… идиот… думал, что ты… что я потерял твое доверие. Так горько было думать… Спасибо, что верил мне… И прости… Прости, что я тебе не поверил, что наговорил глупостей…

Я стиснул зубы, заглушив мимолетное желание подняться наверх и придушить Лидию, чтоб не мучилась. Почему она вечно лезет, куда не просят?

— Иначе и быть не могло. Иди спать, Эмиль.

Я не знаю, сколько просидел, ожидая приговора профессора Гиршем. С каждой секундой ожидания меня охватывало все большее отчаяние. Но наконец лекарь спустилась вниз. Я вскочил на ноги, не в силах спросить, лишь пытаясь прочесть на ее лице ответ на невысказанный вопрос.

— Удивительно, как она вообще до сих пор жива… — загадочно улыбнулась профессор. — Но таки похоже, что и дальше будет жить… Крайне интересная особа…

Я шумно выдохнул. Некрасивое лицо лекарки вдруг показалось мне самым милым в мире.

— Теплое обильное питье, покой, постельный режим и голодание, — деловито перечислила профессор Гиршем. — Пусть пьет молоко. И надо за ней присмотреть, не нравится мне, как она дышит… Есть кому?

Я кивнул.

— Стесняюсь спросить, а кто мне оплатит срочный вызов и прочие расходы?..

— Выпишите счет на господина Бурже, он все оплатит, — устало сказал я. — И поднимитесь к госпоже Бурже. Если она еще не уснула, ее надо осмотреть. Ее тоже пытались отравить мышьяком. Я могу увидеть Ли… госпожу Хризштайн?

— Да, только недолго. Не утомляйте больную.

Я замешкался возле комнаты, собираясь с духом, потом решительно открыл дверь и зашел. Сердце болезненно сжалось при виде разметавшихся на подушке светлых волос и бледного осунувшегося лица. Лидия лежала с закрытыми глазами, укрытая до подбородка, на широкой кровати она казалась потерянной и непривычно беззащитной. При моем появлении она открыла глаза и вдруг спросила слабым голосом:

— А почему вы, — она закашлялась, — не сделали мне искусственное дыхание?..

Я растерялся.

— Но я вас прощаю… Обещайте, что когда я умру… вы…

— Но лекарь сказала…

— Когда умру, обещайте, что будете скорбеть над моим телом…

От одной мысли о ее смерти у меня перехватило дыхание, но тут я заметил, что она не кашляет, а истерически давится смехом, уткнувшись в подушку.

— Господи, да видели бы вы свое лицо! — когда Лидия подняла наконец голову от подушки, я увидел слезы, выступившие от смеха. — Паникер вы, господин инквизитор… Не думайте, что от меня так просто избавиться, не дождетесь, как говаривала моя прабабка. А вот за испорченный корсет вы у меня заплатите… Это ж надо было… варвар…

Я стиснул кулаки, мигом припомнив все, что думал по поводу ее выходки. Склонившись над ней, я процедил зло:

— Вам смешно? Глупая самоуверенная истеричка! Вы угробили чужую жизнь и сами чуть не отправились к своей прабабке! Вас ведь провели как девчонку! Господи, и после этого вы смеете меня называть болваном? А как же теперь назвать вас?

— Небольшие порции мышьяка крайне пользительны для цвета лица… Не знали? — она опять зашлась в кашле.

Я уже открыл рот, чтобы осадить ее, но вдруг заметил судорожно вцепившиеся в край одеяла тонкие пальцы, закушенную губу, кривую ухмылку на лице и застывшие в уголке глаз слезы… И вовсе не от смеха… Нелепая бравада… Я осторожно сел на край постели.

— Очень больно? — тихо спросил я, прикладывая руку к ее лбу, и она тут же дернулась.

— Идите к демону! Руки уберите! — Лидия попыталась спихнуть меня с кровати, но не смогла даже отвести мою ладонь. Мне стало очень горько, сердце разрывалось от жалости. Она прошипела:

— Не смейте меня жалеть! Убирайтесь! — дальше она не договорила, ее опять начал душить кашель.

— Выпейте, — я аккуратно приподнял ей голову и поднес стакан с теплой подсоленной воды. — Выпейте сами, или заставлю.

Она выпила, потом повернулась ко мне спиной и уткнулась в подушку. Я встал.

— Я попрошу Эжени, она присмотрит за вами. Если будет плохо, пожалуйста, зовите сразу. Не надо этого глупого бахвальства, договорились?

Я подождал ответа, потом пожал плечами и направился к двери.

— Я передумала. Останьтесь со мной.

Я тяжело вздохнул.

— С вами останется экономка. Спокойной ночи.

— Вы не поняли, господин инквизитор? Это не просьба. Это приказ.

Я резко развернулся к ней.

— Господи, вы просто невыносимы… Вы себя видели? Валяетесь при последнем издыхании, но все туда же! Приказывать… Я не собираюсь…

— Соберетесь, — выдавила она, поворачиваясь ко мне. На ее бледном лице не было ни кровинки. — Вы останетесь здесь, если не хотите… если не хотите, чтобы во время приступа… я разнесла этот дом, покалечила его обитателей или… — тут она криво ухмыльнулась. — Или подавилась собственным языком…