Гарет Ханрахан - Молитва из сточной канавы [litres]

– Слушай меня! – цыкнула Алина. – Он тебе зла не причинит. Я ему не дам. Ты под моей защитой настолько, насколько хватит моих сил. Но это означает, что ты не вздумаешь удирать или опять исчезать, добро? А уж тем более отчебучивать полную дурь, навроде как ткнуть меня ножиком. Есть и второй вариант – я тебе сейчас врежу и вырублю, а то и сломаю твои тощие ножки, тогда не побегаешь – хоть этого мне и не хочется. Ну так как мы поступим?

– Я… – начала Кари.

– Кстати, начнешь мне голову морочить – я пойму.

– Пойду! Только руку мне не ломай!

Алина опять ее отпустила.

– Вишь, делов-то. Идем, восковые суки сегодня повсюду. – Она отдала назад нож.

Кари робко дотронулась до ожога.

– Божьи бомбы. Роша что-то такое про них говорила. Я хотела об этом порасспрашивать Онгента. Видела, как алхимики плавят Черные Железные колокола. Они и правда делают из них оружие, убивающее богов?

– Айе. Так-то и хер бы с ними, мир без пары богов не развалится – такое мое мнение. Но это же алхимики, а им доверять…

Алина осеклась и оглянулась на коровий гон. Темнота за спиной у них двигалась. В отдалении кто-то вскрикнул, и крик не то что бы резко оборвался, а вернее сказать – резко продлился, смялся в жалобный вой и угас.

Обе женщины – святые. Обе благословенны прозрением, не свойственным простым людям. Но служат они, однако, умаленным, или же скованным божествам. С Алиной Хранимые боги, хранимые впроголодь, растерянные и слабые. Кари же избранная святая Черных Железных богов, а они заточены и ограничены материей, их воплотившей. Будь та или другая святыми иного бога, обладай кто из них сверхчеловеческим даром занебесного гнева и помешательства, как бойцы на Божьей войне, тогда тьма не стала бы преградой их очам (останься у них к тому времени еще очи), и они с непреложностью всеведения знали бы, что на них надвигается.

Для Алины поток тьмы источал скверну и страх. Скопище самого ненавистного, что непременно нужно уничтожить. Рассудок затопило памятью прочих святых, других героев Гвердона. Она вспомнила, как триста лет назад маршировала с ополчением крестьян, подкрепленным чудовищной силой богов. Наделена силой сносить ветхие стены, наделена пламенем сжигать недругов. Она припомнила, как предала город мечу. Вспомнила место, нареченное ныне площадью Сострадания.

А для Кариллон не было тьмы. Копошившиеся там существа были ее безликими отпрысками, ее бесформенными сородичами. Они пылали неземным светом, краденые лица выплывали наружу, лишь чтобы снова быть сброшенными. Это ее ножи, выкованные свежевать непригодных, отделяя стадо от поклонившихся ей. Они уже вкусили кровь и готовы разрубить город, как тесак. Гвердон жирен и поспел к жатве, его души налиты силой, нужной богам, чтобы освободиться из тюрем самих себя и возродиться заново. Ей предлагают власть, и надо только принять ее…

– Веретенщики, – говорит Кари. – Бежим. – Она потянула Алину за руку. Вторая святая подхватила брошенный меч, на миг вспыхнувший ярче прежнего. Чуточку помедлила, потом сунула его в ножны и кивнула.

– Бежим , – согласилась Алина.

Они помчались рука в руке по коровьему гону. Если Кариллон запиналась или поскальзывалась, Алина протаскивала ее дальше. Они продрались через свалку, перелезли через сломанный забор, устремились к безопасной Болотной площади.

Позади них веретенщики расползались вширь или делились, если для ужаса, не имевшего формы, есть разница между двумя этими действиями; просачивались под двери и в окна, слепо тыркаясь в поисках пропавшей хозяйки. Кого они встретят, того пожрут, понимала Кариллон; поедая людей, они научатся создавать глаза и высмотрят ее, языки – и спросят о ней, лица – и спрячутся за ними во время поисков. Их страстная преданность хуже злонамеренья сальников.

Алина нашла дверь, высадила ее – от силы пинка раскололась рама, а замок смялся в хлам.

– Понавешают дешевую херь, – пожаловалась она голосом ангела. Обе побежали наверх, по муравейнику узких, измалеванных коридоров. Бледные лица оторопело пялились на них, орали или гадко ухмылялись – пока не замечали меч Алины.

– А ну, по норам! – проревела Алина. Некоторые послушались, хоть непонятно, какой в этом толк. Кари затряс озноб. Как деревянная дверь помешает веретенщику? Если преследователи захотят, то сожрут всех живых существ на Болотной площади за считаные минуты.

Они карабкались и сворачивали, карабкались и сворачивали, срезали путь по подвесным галереям, мостившим пустоты меж домов в пятидесяти футах над улочками. С такой высоты хорошо видно город. Гвердон покрывали пожары, примерно отмечая рубежи Мойки. На Священном холме тоже дым и огонь.

Кари остановилась и одышливо хлебнула воздуха.

– Куда мы бежим?

– К Синтеру, – твердо объявила Алина. – Он… ой, дерьмище. Туда. – Она указала в сторону Священного холма, но между ним и Болотной площадью разверзся хаос. Булавочные огоньки – сальники, огромным числом – и разрывы алхимического оружия. Может, им удастся добраться до места. А может, нет.

– Заставить их свалить не пробовала? Ты же избранница Черных Железных гадов, значит, их порождения должны тебя слушаться. – Алина взяла Кари в охапку и показала на скользящего по переулку веретенщика. – Дерзай, пробуй.

Кари уставилась на веретенщика и прошептала приказ, повелевая остановиться. Она почувствовала его в уме, его слизистое, тягучее присутствие. Мысль соскальзывала с него.

– Пытаюсь, – шепнула она Алине. – Это как…

Веретенщик вывернулся и взвился, текучие конечности проскребли кирпичную ограду Болотной, в мгновение ока преодолев пятидесятифутовый разрыв между проулком и их подвесным мостиком. Кари выхватила нож, полоснула его отростки, но клинок на чудовище никак не подействовал. Одно щупальце, бритвенно острое, хлобыстнуло наискось по Алине. Одновременно из центрального сгустка проклюнулась дюжина лиц, и дюжина ртов воззвала к Кариллон разом, навзрыд, на неизвестном языке, но к ужасу – ей понятном.

МАТЬ/СЕСТРА/БОГИНЯ/ПРЕДВЕСТНИЦА/РАБЫНЯ! ОТЧЕГО ТЫ РАНЕНА/РАЗМОТАНА? В ТВОЕМ СЕРДЦЕ БРЕШЬ! ГДЕ ТВОЯ ПОЛНОТА?

Она подумала об амулете, свисавшем с ладони Хейнрейла.

Меч Алины полыхнул – она взмахнула им по дуге с быстротой молнии, сшибая веретенщика, пока тот не укрепился на мостике. Щупальце проехалось ей по боку, с легкостью пропарывая доспех, но скатилось с ее божественно огрубелой кожи. И все же кровь Алины оросила доски, мешаясь с черным ихором веретенщика.

– Туда, – велела Алина, пихая Кари поперек мостика. Кари на карачках перелезла на примыкавшую крышу и, оглянувшись, увидела, как Алина спрыгивает в переулок. Снизу вспыхнул белый свет, и веретенщик возопил дюжиной голосов.