Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

— Не особо, — вынуждена была признать я.

— Потому что говорит он дружине: пойдем, раз решили, сделаем то, что задумали. Несмотря на знамение пойдем. Любо нам испить шеломом Дону. И все пошли, никто не повернул. А ведь ты же сама мне читала, что когда князь Игорь пытался к русским войскам в феврале присоединиться, то дружина отказалась в метель идти. Слушай дальше:

— Хоть что-нибудь поняла? — строго спросил Ярослав.

— Не-а! — охотно отозвалась я. — И вообще, что такое «комони»?

— Ну кони же! Не просто кони, а добрые кони, не клячи какие-нибудь. А вот тут мы вернулись к старым словесам. О Боян, соловей старого времени! Как бы ты эти полки…

— Ущекотал, — подсказала я невинно.

— Ущекотал, — согласился Ярослав. — И ничего смешного! То есть расписал их подвиги самими красивыми словами, свивая славы и прошлого, и настоящего — не буря, мол, соколов занесла через поля широкие, стада галок бегут от соколов прочь, к Дону великому. Красиво ведь?

— Красиво, — согласилась я. — Умом летая под облаками, скача по мысленному древу — кем?

— Соловьем. Соловей ведь по ветке мелкими скачками передвигается, — уверенно объяснил Ярослав. — А тропа Трояня — эта та самая волшебная тропа оборотней через три мира. Мы сюда, можно сказать, такой же тропой попали. Но ты дальше, дальше слушай. Дальше — самое главное! «Чи ли въспѣти было, вѣщей Бояне, Велесовь внуче: «Комони ржуть за Сулою — звенить слава въ Кыевѣ!» То есть: «Или так воспеть бы тебе, Боян, Велесов внук: «Кони ржут за Сулою — звенит слава в Киеве!» Не узнаешь похухнания?

— И в чем тут похухнание? — растерялась я, уже подзабыв, что это такое. Вроде бы, когда издеваются над кем-то изысканно.

Ярослав, надо признаться, тоже растерялся.

Он замолчал и стал недоверчиво на меня смотреть.

А я на него.

А он на меня.

А я на него.

Долго мы вот так друг на друга пялились, пока он не спросил осторожно:

— Алиса, ты что, правда, не понимаешь?

— Не понимаю! — твердо сказала я.

Глаза Ярослава потемнели от ярости.

— Перед походом князя Игоря, буквально накануне было два победоносных похода русских князей. Да таких, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сотню (без трех) половецких князей победили, пятьдесят тыщ войск разбили, пленных почти десять тысяч взяли да огненный самострел. После этих походов звенит слава в Киеве! — лязгнул он. — А половецкие кони ржут за Сулою как ни в чем не бывало. Какая же цена этой славе? Этой чести? И этим походам? Ведь, если верить летописям, завидуя чести и славе победителей пошел князь Игорь в Поле. Да даже, если не завидуя, — но веря этому звону, значит, уже, с первых самых шагов — беда! Коварство, вероломство, предательство. Цифра четыре, которую мы поставили. З-звенит с-слава!

— Водички попей, — робко предложила я, пока у него из глаз молнии не стали бить. — Я верю. Давай дальше.

Сбегала на кухню, стакан воды ему набрала. Ладонь у Ярослава, когда он стакан брал, была горячая-горячая. Вот разошелся…

— Трубы трубят в Новгороде, — решила помочь я Ярославу.

— Северском, — добавил он. — А Игорь с семьей находится в Путивле. Там его стяги стоят. Младший брат Игоря, Буй Тур Всеволод, говорит ему: один у меня брат, один свет светлый, ты, Игорь. Мы с тобой Святославличи. И это значит, что рассчитывать нам приходится только на себя.

— Там такого не было! — возмутилась я.

— Там это есть, — отрезал Ярослав. — Слушай дальше: седлай, говорит князь Всеволод, своих борзых коней, а мои уже готовы, оседланы у Курска. Кто, получается, в поход раньше князя Игоря собрался, а? За славой и честью?

— Ну, Буй Тур собрался, не вижу в этом преступления! — огрызнулась я. — Ты хочешь сказать, что это опять неспроста?

— Буй Туру Всеволоду не все равно, что князя Игоря обвиняют в том, что он уклонился от последнего похода. Ему обидно за брата, за его бесчестье. За то, что Владимир Глебович его обошел и теперь насмехается. Он уже и курян в седло посадил, брат еще толком стяги в Путивле не выставил. А знаешь, почему Буй Тур раньше Игоря засобирался в поход?

— Разумеется, не знаю, — отрезала я.

— Его жена, Ольга Глебовна, родная сестра Владимиру Глебовичу переяславскому. До Буй Тура смех из Переяславля быстро долетает.

— Так они же враги!

— Они — князья Ярославова рода, просто разных ветвей. И в этом поколении уже все родственники друг другу на сто рядов.

— Ладно, я поняла. Ты про курян дальше расскажи.

— Буй Тур своими воинами хвалится, говорит, что его куряне — сведомые, то есть знающие, кмети. Ну, воины. Уже с пеленок воины, пеленали их под звуки труб, кормили с конца копья, лелеяли под шлемами. Пути им ведомы, яруги, то есть овраги, ими знаемы. Луки у них напряжены — то есть, тетива натянута, лук к бою готов. Тулы, в которых стрелы, отворены. Не нужно время тратить: вынул стрелу, наложил на лук и стреляй. Сабли изострены. Уже и сами скачут, прознав про киевский звон, как серые волки в поле, в поисках себе чести, а князю славы.

— Вроде бы все понятно, — призналась я с облегчением.

Ярослав поставил цифру одиннадцать на следующем кусочке «Слова»: