Александр Климов - Венецiанская утопленница

Купил мужик свечу за копейку. Сказал душевное «благодарю», но в ответ не услышал даже вздоха. Мужик постоял, позевал, перекрестил лоб – ушёл лошадь торговать, с твёрдой верой, что теперь ему Бог должен.

Поп прошёл с кадилом сквозь ряды прихожан. Обмахал всех, кто преклонил голову, а кто стоял и смотрел на него невозмутимо – того обкурил со всех сторон, так что чертям тошно стало.

В храме кипит мирская жизнь. Голоса звучат явственно, никто и не думает шептать. Темы разговоров обыденные – политика, погода, конец света. Святые с икон приглядываются к людям – душу рассмотреть не в силах живописными очами.

– Грешна я, батюшка!

Отец Никанор помог Анастасии встать.

– Нет такого греха, чтобы не простили. Не простят люди – простит Бог.

Анастасия с сомнением взглянула в раскосые глаза духовника. Ей стало очень неудобно, что стояла на коленях перед мужчиной, пусть даже и духовного сана. Она покачала головой.

– Вы бы убили человека?

Священник не ответил. Он молча перекрестил её и протянул два пальца для поцелуя. Анастасия посмотрела за плечо попа и вздрогнула.

Никанор-младший и Николка-побирушка вели к храму под руки воскресшего извозчика. Филька нёс замотанные в носовой платок отрубленные пальцы и плакался на свою жизнь клятую.

– Клятым нигде места нету! – прокомментировала зубатая Матрёна явление вестников светопреставления.

Слобода. Мещанские домики-гномики. Крыши, продавленные лапками голубей. Заборы, поддерживаемые лежащими под ними хозяевами. Дорога поворачивает вспять, давая понять, что сюда хода нет. Для тех, кто не понял сразу, посреди тракта лежит валун, об который немало людей споткнулось да мало поднялось.

Барышня безошибочно находит нужную ей трущобу.

Спускается по чёрной лестнице в полуподвал. Пахнет бедностью и долгами, ещё капустой и клопами. С площадки второго этажа выглядывает всклокоченная голова и льёт на ступени помои, а вместе с ними и купающегося в них ребёнка. Мальчонка закричал и побежал нагишом на улицу по лужам прыгать.

Нужная дверь обита драной клеёнкой. Робкий стук. Долгая невыносимая тишина. Она стучит кулаком. Слышны шаркающие шаги и кашель. Дверь слегка приоткрывается. За ней поблёскивают стёкла битых очков. Больной голос грубо интересуется, кого надо. Барышня представляется. Ей открывают с нерешительным скрипом.

На пороге чахоточный старец лет семидесяти или тридцати, когда-то на нём пахали, а теперь он служит вешалкой собственным вещам. Из-за его спины выглядывают мышиные глазки супруги. Она скачет, чтобы разглядеть барышню. Половицы скрипят и готовы рассыпаться под её условной тяжестью.

Анастасия знает их квартиру от своей детской подруги. Она рассказывает это всё. И даже больше. Она признаёт, что последняя видела её. Десять лет уж прошло… Она просит прощения.

Хозяин гнёт перед барышней спину, а за ним и его жена. Они смотрят в пол и уверяют, что у них никогда не было детей. Она проверяет их адрес. Уточняет фамилию. Да, всё верно. Они живут здесь, сколько помнят себя. Но у них никогда, запомните это, барышня! Никогда не было детей! Зато их кошка задавила соседского цыплёнка, и сегодня у них на обед бульон. Они готовы накормить барышню, если, конечно, она голодна…

Анастасия просит прощение и уходит. Они долго смотрят ей вслед и любуются ею. За закрытой дверью обнимают друг друга. Целуются впервые за множество лет. И он говорит ей в самое ухо, что это лучшее, что могло случиться с ними и с ней. Жена соглашается. И в этот вечер за праздничным бульоном они счастливее всех королей и плутов – без дополнительных слов, под понятные им одним улыбки.