Александр Климов - Венецiанская утопленница

Магниевая вспышка из прибрежных кустов фиксировала каждый шаг погромщиков. На пластинах неопровержимым доказательством запечатлелся факт бытия и крах бейшлота.

Городовой керосином поливал гидросооружение.

Вспыхнуло пламя.

Толпа заревела восторгом. Отступать некуда.

Взрыв!

Бейшлот взбрыкнул под ногами. Люди полетели в ледяную воду с удивлёнными лицами, не успев ни испугаться, ни помолиться. Оставшиеся в сухих погромщики бегом спасались на высокий берег. За пятки их лизало пламя, плавя дёготь на сапогах.

Полыхающий бейшлот остудила вода, и она же снесла прочь по течению его останки, а сама, глотая пламя на земле, пошла вверх по склону на людей. Когда отступать уже было некуда, разве только на небо, – наводнение прекратилось. Погромщики скакали на обрыве и грозили Водяному расправой.

И тут раздались сразу два взрыва в разных частях города. Со стороны севера – Западной и Восточной плотины – поднялся чёрный столб дыма.

Вода продолжила наступление на берег с новой, стократ усиленной мощью. Пресные слёзы Девичьего источника рёвом смыли всё на своём пути – и землю, и небо. Люди карабкались друг на друга, по головам убегая от воды, но берег становился с каждым мгновением всё ниже, и арьергард неуклонно валился в бурлящие мутные волны водоворота городской истории.

Вода, прорвавшись сквозь блок-посты плотин, в мгновение ока затопила нижние слободские улицы и повела наступление на ремесленные районы.

Уличные канавы возомнили себя гордыми горными реками и запросто сбивали с ног взрослых мужчин.

Как будто этого было мало – небо затянуло тучами, зарядил мелкий дождь, с каждой минутой набиравший сил. Теперь вода прибывала со всех четырёх сторон.

Торговая улица экстренно эвакуировалась. Купцы предлагали извозчикам до сотни рублей за вывоз товара из города. Биндюжники безбожно набивали цену, но уже через четверть часа подступившая вода снесла их телеги, и на вес золота стали считать лодки.

Крысы, кошки и собаки забыли о вековой вражде и выбирались на суходол единой группой – вплавь и на хозяйской мебели. Предводительствовала дрессированная дворняга солдата. С высоко поднятым хвостом она плыла посередине улицы и лаем созывала домашних питомцев к эвакуации. Замыкал караван Бисмарк, не желавший плыть рядом с беспородными.

Довольны текущими обстоятельствами только утки, плавающие над крестьянскими огородами и щипающие неведомый им ранее деликатес – речную капусту и придонный горох.

Собор выстроен на самом высоком холме, сюда очень скоро стали прибывать беженцы.

О свадьбе губернаторской дочери многие забыли в грянувшем бедствии и теперь дивились белой невесте, встречающей их на паперти.

Люди крестились и собирались у её ног, как у святой защитницы-покровительницы. Женщины протягивали к ней плачущих детей. А мужики со Слободки, потерявшие то немногое, что было у них, в её присутствии смирялись духом, снимали шапки долой и не смели сквернословить.

Святого дедушку за рукав дёрнул внук:

– Деда, это Пришествие?

Отец Никанор покачал головой:

– Дурь человеческая!

Внук прыснул смехом, но тут же посерьёзнел:

– Деда, а можно я у тебя кое-что спрошу, только ты не сердись и иглами меня не коли.

Священник сделал вид, что не расслышал всё.

– Деда, – начал Никанорка, – я знаю, что ты шпион. Но никому не скажу. Только спаси нас. Попроси тётю Канон, пусть она Богородице поможет.

Поп положил руку на плечо мальчика. Его большой палец легонько надавил ребёнку на яремную вену.

– Что ты, Никанорушка?

По щеке внука медленно проложила борозду слеза.

– Я твоего голубя сцапал.

Священник вздрогнул. Внук его поспешил успокоить.

– Живой он, деда. Я ему крылышко перебинтовал.

– И что? – голос священника дрогнул, и в нём заслышался гортанный акцент.

– Выздоровел!

Поп улыбнулся.

– Ну и слава богу!

Отец Никанор отпустил внука. Нет, он никогда не сделал бы ему больно. Даже если бы и убил. Мальчонка видел письмо, исписанное мелкими значками, в которых никто не узнает ни букв, ни символов, – нет такого криптографа в секретной службе, чтобы разобрать внутренний код клана Кога.

– Не выдумывай. Грех это! – остерёг он Никанорку, – Бесовское ты что-то видел.

– Нет, – внук взглянул на деда горящими ведовским огнём глазищами, – это код. И он значит, сколько в городе солдат да офицеров. И в каких чинах они. И что за оружие имеют. И много ещё другого.

Священник испытывал два острых чувства одновременно. Чувство долга – холодное, мрачное. И тёплое, светлое чувство гордости ренегата за ум и проницательность внука.

– А они тебя в гимназию не хотели посылать. – Отец Никанор погрозил кулаком своим детям – родителям Никанорки, считающим мальчика не способным к жизни.

Никаких идей. Сквозняк в черепной коробке.

Скрип колеса. Цокот копыт. Унылое бормотание извозчика.

В небе парит коршун, высматривая лёгкую добычу.

Тень бежит и не может угнаться за телегой по дороге.

Глаза полуприкрыты. Болезнь ещё держит в цепких лапках и клюёт сердце. Долг тянет вперёд. Подвиги ждут. Живот сводит от волнения. Пирожки с ливером поедаются один за другим и делают только более несчастным. Глоток воды. И ещё. Хочется чего-то покрепче, но ум протестует. Храбрости, конечно, прибавится, а вот ума ни на толику.

Готтофф периодически спрыгивает и шествует рядом с телегой – разминая ноги.

Вдоль дороги в колее талая вода. С каждым шагом он видит, что воды прибывает, и версты через полторы – она уже заливает дорогу, превращая её в непроходимую грязь.

– Вон оно! – тычет мужик кнутом в горизонт.

Готтофф щурится – ничего не видит.

– Туча-то какая, мать! – у извозчика зрение, как у коршуна. – Светопреставление, однако.

На горизонте огромная чёрно-бурая туча опустилась на город. Скрылись в её теле купола и маковки церквей, крыши особняков и голубятен. Жёлто-красные сполохи разорвали небо в клочья.

– Дальше не поеду. – Мужик развернул телегу и покатил прочь.

Готтофф зашагал прямой дорогой в ад. Колени не гнутся. Позвоночник прям как палка. Руки машут вразнобой.

Грянул гром, а с ним долетел и городской набат.

Чай остановился на миг, только для того, чтобы затянуть шнурки на ботинках крепче, и распрямившись, зашагал вперёд всё быстрее и быстрее и скоро уже перешёл на бег. А чтобы не потерять дыхание, он запел по кругу две строки из песни, что слышал когда-то в детстве, но так тихо, что не расслышали ни ветер, ни коршун в небе.

Губернатор пакует вещи. Берёт только самое необходимое – наличные деньги. Замки дорожных сундуков с трудом защёлкиваются.