Александр Климов - Венецiанская утопленница

– Прыгай! Ведь утонет! – вопил городовой Готтоффу.

Моряк не успел сигануть в разлив, как из воды в шлюпку выпрыгнул громадный сом, спасаясь от когтей вцепившейся в него кошки. Мурка распласталась на склизкой спине рыбины, отчаянно пытаясь загрызть чудище.

– Как бы она и нас не сожрала опосля, анафема моченая! – Полицейского задавило рыбьим брюхом, а Готтофф отчаянно балансировал на задравшейся к небу корме.

Сом сшиб кошку хвостом под кормовую кницу и выбросился обратно в озеро, оставив в зубах хищницы один плавник, которого вполне бы хватило на уху для семи персон. Мурка зашипела, пресекая любые попытки дележа.

Железнодорожное расписание перекрыли.

Ушли на запасные пути скорые и почтовые поезда, отвели в депо пассажирские, на забытых богом путях простаивали грузовые составы с богатством России – лесом и нефтью, каторжанами и солдатами.

Императорский поезд ездил по кругу Николаевской дороги.

Государь каждые десять минут лично справлялся у машиниста, виден ли город.

Машинист при каждом звонке по внутреннему телефону вытягивался и массировал промасленную робу в районе сердца:

– Никак нет! Так точно, глядим в оба!

Кузены по инерции продолжали игру, но германскому императору сегодня положительно не везло, и он беспрестанно брюзжал:

– В Германии железные дороги имеют конечную цель, а в России все дороги кольцевые.

Ники опять плохо сдал ему. Вилли демонстративно бросил карты на столик и закурил страшно вонючую кубинскую сигару.

– Отыгрываться не будешь? – Русский государь оценил свой расклад – три туза и дама червей.

– Я не проиграл! – сложил руки на груди тевтонец.

– А как же колонии в Южной Америке?

– Они мои.

– Нет, ты проиграл их час назад и вот теперь – капризничаешь.

– Я не мальчишка! – налился краской Вилли.

– А я не девочка, – пошутил Ники, и ещё раз взглянул на даму червей. «Надо же, какое сходство с императрицей!»

– Ты – жулик!

Германская охрана в тамбуре напряглась. Русские коллеги поняли по тону инородного императора, что игра перешла на личности, и так же проверили в карманах револьверы.

– Где город? Где мой бейшлот?! – вопрошал Вилли у Ники с чудовищным акцентом, воспроизвести который не в состоянии орешковые чернила историографов.

– Скоро там будем, – успокаивал его Ники, раздражая этим ещё более.

Сегодня Николай II выиграл для русского мира – Чехию, Померанию, южно-американские колонии и заодно отыграл спущенную на прошлой неделе в домино восточную Польшу.

– Это ложь! Темно. Ничего не видно. Мы едем по кругу!

– Ты повторяешься, дорогой кузен, – улыбался Ники.

Германец решительно отдёрнул занавеску с окна и указал на панораму бескрайнего моря.

– Мы здесь были. Я помню эту воду!

– Что с того, – не удивился русский царь. – У нас в России такие расстояния, что можно неделю мимо одной лужи ехать, и всё один вид из окна – садики, прудики, мужики на лошадках.

Вилли погрозил пальцем кузену и медленно сел в кресло.

– Я понял. Бисмарк предупреждал меня о твоём коварстве, византиец. – Вильгельм II деланно расхохотался. – Ты меня заманил!

– Зачем? – польщенно поинтересовался царь, изображая абсолютное равнодушие.

– Чтобы я выступил с тобой против Японии и кузена Георга!

Николай II покраснел.

– Никогда мы не думали об этом.

Немец захлопал в ладоши:

– Правда! Правда! Ты красный, как… Как кто? – не смог он подобрать удачное сравнение, а вертевшееся на языке слово грозило оборвать все отношения с Россией на ближайшие четверть века.

– Ну и женись на своём Бисмарке! – российский император закурил папиросу и постарался скрыть волнение за дымом.

– Женюсь! – веселился германец. – Если воскреснет! Куда ему до твоего Распутина! Целуйся с ним…

Николай II вскочил с дивана и рванул стоп-кран.

От резкого толчка охрана в тамбуре полетела на пол, и всё смешалось в один ком – русские и немецкие коленки, головы, ноги, пистолеты и ругань.

– Поворачивай в Петроград! – орал в телефон государь.

Машинист твердил обречённо, что локомотив не может развернуться на месте. Кочегар дёргал его за рукав неистово и указывал на крест в море.

– В Сибири жить будешь! – прогнозировал император судьбу машиниста, и тот соглашался, что конечно, иначе и нельзя.

Паровоз дал задний ход и так и пошёл 300 вёрст до столицы.

Кузены разошлись в разные концы вагона и смотрели исподлобья, как в детстве, когда объелись без спросу малиновым вареньем в гостях у бабушки, принцессы Луизы Нидерландской, и валили вину друг на друга, только бы не учить 95 латинских тезисов Мартина Лютера на память.

Подъезжая к Санкт-Петербургу, кузены помирились от скуки и крепкой медовухи. Вилли взял обратно свои слова о Распутине, а Ники миролюбиво проиграл ему Чехию и африканские колонии, где водятся богомерзкие чёрные пчёлы, не несущие мёд, и ещё обещал дать шанс отыграть Померанию в бильярд.

На вокзале их встречали августейшие супруги и августейшие наследники, графы, князья и герцоги, жандармы, народ и террористы с бомбами.

В своей короткой речи перед встречающими поданными император Всероссийский указал на террористов как на виновных в исчезновении целого города с карты России. Общественность была повергнута в шок. Но более всех удивились сами господа террористы.

Готтофф подобрал дрейфующее ведро и положил его под кормовое сиденье, пропустив два гребка городового без ответного взмаха веслом.

Шлюпка, казалось, движется на шаг вперёд и на два отступает.

Столько-то часу назад городовой объявил: «Дошли… В грудь мне дышло!» Ему мнилось, что колокольня в десятке-другом сильных гребков весла, точнее ноги… и вот они гребли с тех пор уже целую вечность, а на метр не приблизились к цели.

Моряк опять перегнулся и выловил ещё одно крепко просмоленное ведро, осмотрел его и прибрал к первому. И тут же выглядел сразу два кружащихся на волнах вёдрышка; со знающим толк видом – приказал забирать левее.

У полицейского лопнула мозоль.

– Черпать море не буду! У меня болезнь. Я контуженный. Меня уже тошнит!

Чай не ответил, ведя внутренний счёт и шевеля цифры на губах шёпотом.

Первое из высмотренных вёдер было пожарное, с не усечённым конусом дна, и он его выбросил обратно, а второе, с прогнившим дном, – моряк добавил к остальным, годным, по его мнению.

Городовой проверил температуру товарища.

– Симулируешь блажь. Я же чувствую – лоб холодный.

Живот полицейского подтолкнул мысли Готтоффа.

Городовой был из рода тех богатырей, что одной шириной талии врагов побивали, а в городе он слыл за мужчину, соразмерного занимаемой должности. Были и действительно неохватные личности, не в пример ему, средней дубовой конституции.