Сергей Еремин - Нахимовский Дозор [litres]

Сказать-то можно, да кто же поверит.

В последних числах марта, вечером ясного дня Лев Петрович возвращался в Севастополь с традиционного совещания глав Дозоров на Сапун-горе. После мерзейшей зимы наступила чудесная севастопольская весна. Местные возвышенности были покрыты сочной зеленой массой, скрывающей частые скальные выходы. Даже там, где слой почвы был тонок, цвели какие-то мелкие травянистые кустики, а желтые, лиловые, синие низенькие ирисы яркими пятнами расцвечивали проплешины в степи. Вдоль Воронцовой дороги еще цвели миндальные деревья, по оврагам виднелись покрытые белым кружевом мелких цветов терновые кусты. Высоко в небе пел жаворонок.

Пасторальная картина навевала умиротворение, которое не могли затмить ни вид палаточных лагерей, разбросанных тут и там, ни кладбищенский холм, прозванный Каткартовым в честь похороненного там отважного командира английской дивизии, павшего в Инкерманском деле. В братских могилах этого холма лежали уже несколько тысяч британских воинов, погибших в сражениях и умерших от болезней.

Сколько их, человеческих тел, уже гнило на таких кладбищах? Англичан, турок, французов? Русское братское кладбище рядом с Северной стороной росло на глазах. Там в больших рвах десятками хоронили павших матросов и солдат. Офицеры удостаивались отдельных могил – однополчане старались позаботиться, хоронили товарищей в складчину. Немногие высшие офицеры и генералы имели на том кладбище большие участки – там будут обустроены склепы, поставлены памятники. После войны, сейчас было не до этой роскоши, хотя кое-какие работы уже велись…

Кобылка Льва Петровича шла тихим мелким шагом по ровной дороге, он никуда не торопился, задумавшись о бренном.

Мишенью он был великолепной. Выстрел в спину даже с трех-четырех сотен шагов из проверенного штуцера мог принести хорошему стрелку завидный трофей. Опытный фронтиньер или вольтижер, вооруженный энфилдской винтовкой или штуцером Тувенена, наверняка посчитал бы оскорблением, если бы кто-то усомнился в его способности совершить такой выстрел.

Лев Петрович как-то слышал рассказ о штуцерном Московского пехотного полка Баранове, с расстояния в 1400 шагов застрелившего на Альме французского офицера.

Все это он припомнил, когда рядом с его головой пропела и понеслась дальше пуля. Скорее всего пуля системы полковника Нейсслера, или профессора Венсенской стрелковой школы артиллерийского капитана Тамизье. А то и более изощренный по конструкции снаряд – пуля инструктора стрельбы в той же школе капитана орлеанских стрелков Минье. Пронеслась и пронеслась – что тут необычного? Война, стреляют.

Только кто же такой проницательный разглядел под сферой невнимания Льва Петровича и чья пуля сумела пробить магический щит, которым Бутырцев на всякий случай – береженого Сумрак бережет – прикрыл спину?

Конечно, и сфера была так себе, и щит не крепок – особого смысла ставить мощную защиту на давно проверенной дороге не было. Но даже если бы шальная пуля попала в его «латы», то маг ощутил бы всего лишь толчок. Усиленный же заряд пороха, который не каждый штуцер выдержит, придал бы пуле такую кинетическую энергию, что Бутырцев почувствовал бы только удар «палкой». Синяк был бы знатный.

Эта же пуля была… заговоренная, накачанная магией. Раз она пробила магическую защиту, то ее энергии хватило бы и на то, чтобы прострелить тело или череп мага и улететь вдаль, к черту на кулички. Без пули доказать потом использование магии в этом убийстве не было бы никакой возможности.

Все это Лев Петрович понял в единый миг. Тут же многократно усилил щит, подвесил на пальцы несколько заклятий и потянулся мыслью к хитрому амулету в кармане сюртука. Но внешне ничего не изменилось: одинокий всадник, на которого никто из солдат и офицеров, мимо которых он проезжал, не обращал внимания, продолжал свой путь как ни в чем не бывало.

Но второго выстрела не последовало.

Лев Петрович всю дорогу до дома гадал, что это было: покушение или предупреждение? Враг откровенный или враг «стыдливый»? Ни к какому выводу он не пришел.

Апрельский Инкерман радовал глаз: не успели отцвести абрикосовые деревья, как тут же укуталась белоснежным кружевом мелких звездочек алыча, персиковые деревья покрылись в восточном стиле крупными розовыми и пурпурными цветами на коротких обрезанных ветвях. Готовились цвести черешни, вишни. Старые акации уже вывесили гроздья бобовых цветов. Одно лишь предвкушение их аромата в тихие теплые вечера кружило голову.

Апрель, побаловав каменистую почву степей и холмов Севастополя несколькими дождями, повернул к засухе, дороги уже изрядно пылили. Известняки Инкермана, которые испокон веков шли на строительство, выбелили мелкой пудрой дорогу, проходящую с Северной стороны в Чоргун мимо Монастырской скалы.

Русские маги изрядно запылились на этом пути и были вынуждены почистить платье и обувь при входе в монастырскую ограду – негоже появляться в таком месте грязнулями.

Их встретил сам игумен, Бутырцев накануне специально посылал к нему одного из своих дозорных с письмом, в котором просил разрешения осмотреть древнюю, пещерную часть монастыря. Игумен, знакомый Льву Петровичу по прошлым посещениям, был к нему весьма расположен, о чем опытный маг давно озаботился – всегда надо иметь хороших знакомых в самых разных местах, обязательно потом пригодится.

Среди насельников монастыря нашелся нужный человек, отец Гервасий – крепкий еще старик с хорошей памятью, который в пятидесятом году при создании монастыря вдумчиво осмотрел все норы и дыры в скале. Его отец-игумен и выделил господам офицерам в качестве провожатого.

Монах был немногословен, он явно не одобрял пустопорожний с его точки зрения интерес господ офицеров к внутренностям монастырской горы.

Бутырцев бегло проверил его ауру, так и есть – прямой искренний человек, без подобострастия. С таким и работать проще.

– Отче, я вижу, вы человек простой, поэтому скажу вам как на духу – я вместе с мичманом Нырковым послан сюда его высокопревосходительством князем Меншиковым на предмет осмотра монастыря и Монастырской скалы на случай, если нам придется держать оборону в тех местах. Никаких других целей мы не преследуем. Единственное, что нас интересует, – нет ли скрытых ходов или других лазеек в Монастырской скале, по которым неприятель мог бы от ее подножия взобраться наверх, к развалинам крепости. Поэтому попрошу вас поделиться вашими наблюдениями и впоследствии держать в тайне наш визит, – изобразил добросовестного служаку Бутырцев.

Такой подход вполне устроил старого монаха – люди пришли по делу, а не ради праздного любопытства. Посетители взяли фонари, захватили с собой кирку, какие-то инструменты, завернутые в рогожу, и он незамедлительно провел их к старой галерее, идущей в скале, – простой проход, некогда вырубленный в мягком камне. От него в обе стороны открывались проемы, ведущие в кельи монахов. Некоторые комнатушки имели выходы на наружную поверхность скалы. Иногда большие, как на балкон, но чаще окошки не больше иллюминатора на прогулочной яхте.