Сергей Еремин - Нахимовский Дозор [litres]

Маги перешли на магическое зрение, внимательно оглядывая все помещения. Часть из них были весьма просторными комнатами в скале, некоторые были похожи на тесные чуланы, встречались и низкие занорыши, где впору было лежать скорчившись. Тесные, темные, с закопченными стенами и потолками – таково было большинство из древних помещений. Черепа и кости монахов – насельников древнего пещерного монастыря собрали в одну костницу. Ни тебе лабиринта ходов, ни потайных переходов. Просто бессистемное нагромождение сот человеческого улья, часть из которых за века открылись на западной стене скалы.

Неуютно тут было магам – магический фон был напитан давними страстями: болью и радостью, ужасом и светлой грустью. Благолепие? Возможно, набожный Нырков почувствовал нечто подобное, хотя по его виду Бутырцев не мог точно сказать. Самому Льву Петровичу становилось все безрадостнее – не было ничего, за что можно было бы зацепиться в этих поисках: пещерки, ходы, лестницы. Из древних следов – многовековой слой копоти на потолках, на стенах, на скалах. Тут, наверное, еще троглодиты жили.

Удобное место для монастыря. На случай приближения военных действий – подходящие помещения для складов, для лазарета. Если спросить полковника Тотлебена, то инженер-фортификатор, уже перекопавший гору под четвертым бастионом в минной войне с французами, наверняка развил бы идеи Бутырцева до создания здесь мощных укреплений с орудийными батареями на верху горы и казематов и пороховых погребов внутри. Но возможно, до этого еще дело дойдет…

Прав был старый татарин-Иной с молодым лицом – в этих местах не было никаких сокровищ уже тогда, когда юный Махсуд поддался всеобщей заразе поиска клада Кадыра-Климента.

История у этого места была: мощная, впечатляющая. Но расспросить камни о ней не получалось – молчала скала, не умела рассказать. Или это дозорные не смогли задать вопрос и услышать ответ?

Бутырцев, тщательно подготовившийся к этой экспедиции, уговорил Шаркана даже дать ему амулет, с помощью которого можно читать историю каменных помещений: кто там жил, был ли этот обитатель исследуемого жилища Иным, кто здесь родился, кто умер. Череда этих лиц была бесконечной, уходила в глубь веков и ничего нового не давала двум русским магам: монахи, затворники, беженцы, преступники. Люди, редко Иные. Рождений в этих норах случилось немного, смертей гораздо больше. Смотреть в толщу времен было все труднее и труднее, Лев Петрович понял, что не то что до Климента, до ногайского пришествия он не сможет добраться, вглядываясь в тени, порождаемые амулетом.

Он еще раз убедился, что ищет там, где до него в обозримом прошлом никто ничего не нашел.

– Лев Петрович, – вдруг вполголоса, будто боясь нарушить многовековую тишину, вскричал Нырков, – сюда! За этой стеной есть помещение.

Филипп незаметно кивнул на поисковый амулет, зажатый в руке, – оловянный крестик на медной цепочке чуть колыхался, пытаясь отклониться к стене. Бутырцев сначала даже не поверил своим глазам – трудно было увидеть эти колебания в свете масляного фонаря, который также покачивался в руке мичмана. Но все же был вынужден согласиться – да, амулет однозначно говорит о том, что за стеной есть пустота. Стену простучали, прислушались, сошлись во мнениях, что да, есть какая-то нора. Отец Гервасий уважительно посмотрел на указующий крест:

– Экие вы мастера потаенное разыскивать. Господь на вашей стороне.

И перекрестился, шепча молитвы.

Стали долбить киркой в стену пещеры. После нескольких десятков ударов наконец-то острие кирки не встретило сопротивления. Дыру наспех расширили, чтобы в нее можно было просунуть руку с фонарем и заглянуть одним глазом.

Это была еще одна келья. В ней были два истлевших скелета и труха на полу. Виден был и выход из нее. Когда-то давно его завалило камнями. Скорее всего обвал.

Гервасий, заглянув в дыру, разглядел в углу под потолком кельи-норы темный прямоугольник.

– Никак икона? Радость-то какую Господь послал! Обрели… явилась… надо братии сказать… молиться за вас буду, господа офицеры, за здравие вас и ваших близких… ах, радость! – засуетился Гервасий и убежал, подобрав рясу и смешно спотыкаясь в полутьме.

Бутырцев и Нырков осмотрели найденную келью в Сумраке – ничего, даже синий мох давно сбежал из этого места. Икона времен не столь давних, но и она, и само место были намолены, чувствовались страсти человеческие. И все. Для монахов радость, для дозорных – очередное разочарование. Все же Филипп преклонил колена и помолился за души усопших монахов, смерть которых была столь мучительна.

Бутырцев ничего не стал говорить молодому человеку: отношения с Богом – личное дело каждого Иного. Он, Бутырцев Лев Петрович, и с детства не был набожным, а уж когда узнал о своей Иной сути, верить вообще перестал.

Ничего более интересного они не нашли. Оставалось только еще раз обследовать легендарный климентовский источник – место, где, по уверениям и Нектона, и Махсуда, еще не так давно было место Силы.

Стоило чуть внимательнее присмотреться, заглянуть в Сумрак, как обоим стало понятно: да, было, еще чувствовались его следы. Похоже, это был не очень сильный источник Силы, который не так давно угас сам по себе. Но Льву Петровичу очень не нравились такие совпадения: веками им пользовались, местным Иным, выложившимся полностью, вполне хватало его мощности, чтобы отдышаться, восстановиться, прикоснувшись к нему, а теперь вдруг, перед его расследованием, взял и угас. Почему? Нет ли в этом проявления чьей-то воли? Сильной воли. Очень сильной.

Пока петербургские маги, каждый по-своему, пытались понять, что же произошло с этим источником Силы, радостная весть об обретении иконы разнеслась по всему монастырю. Возбужденный игумен монастыря поспешил к дорогим гостям, сделавшим такую чудесную находку, пригласил их отобедать. Отказаться было нельзя, к тому же магам страшно хотелось есть после лазания по внутренностям Монастырской горы. Неделя была пасхальная, обретенная икона оказалась в честь Благовещения Богородицы, а Благовещение в этом году было накануне Воскресения Христова, и братия разговелась от души. На столе даже был местный осетр, которого не отвернула от родной бухты сама война, но подстерегли сети монастырских рыбаков.

Игумен произнес прочувствованную проповедь, пять раз вместе с братией прочитал «Богородице Дево, радуйся», похристосовался с «господами офицерами» и благословил трапезу. Кушанья были простыми, но сытными, а сам обед – радостным. Блюда подавалась с молитвой Иисусовой, и дружное «Аминь» предшествовало не менее согласному стуку деревянных ложек о тарелки.